С. Гроув - Смертельный туман

С ужасающей ясностью пронеслись воспоминания о событиях, описанных Минной в ее дневнике. Разговоры с капитаном Гиббонсом, долгие вечера на палубе корабля, легкое покачивание каюты, внезапный шторм, что налетел и пронесся, как вздувшийся и лопнувший пузырь… Возникло знакомое лицо Рена, сердце облегченно заколотилось: Минна обнимала Бронсона, стоя на борту «Гнездышка». Присутствие Рена красной нитью пронизывало дальнейшие воспоминания. Потом он исчез, зато возникла Севилья, несчастный город, пораженный болезнью. Доброта хозяина гостиницы, ужас от пришествия заразы в Муртию, медленное отчаяние тюрьмы… и наконец – последние мгновения перед мостом. Теперь София все наблюдала не с точки зрения шерифа, не желавшего этой казни, но глазами самих Минны и Бронсона. Каждый старался успокоить другого – и обоих снедал страх. Он был ощутим и материален, точно часовая цепочка, соединившая их запястья. Софию изумила природа этого страха. Они боялись не того, что ждало их за мостом. Страх сосредоточился по ту сторону океана. Это улыбающееся личико не должно было затеряться ни при каких обстоятельствах… помнить его, помнить любой ценой…

Это было ее собственное, Софии, лицо.

Минна и Бронсон пересекли мост, и сквозь них прошел пронзительный свет движущихся эпох. Мир расплылся, но помутнело не зрение – все размыло беспредельное горе. Все то, что нетронутый рассудок воспринял бы как холмы и тропинки, стало плоским холстом. Он был видим, но утратил всякое значение. Даже когда холст менялся, отражая городки и большие города по мере их странствия сквозь эпохи, все выглядело бессмысленным. Внятным оставалось лишь отчаяние, заполнявшее уголки разума жуткими шепотами на неведомом языке. Слова, произносимые оказавшимися рядом людьми, восклицания ужаса, ледяные пейзажи, холмы, пустыни – все сохранилось, но сделалось непонятным. Невыносимое горе стало забралом, опустившимся на рассудок Минны и Бронсона. Даже рассветы и закаты сделались непонятны: всего лишь предсказуемый цикл, бессмысленный в своих повторениях. С тяжелыми сердцами шли они к единственному месту ясности. Только оно имело значение, покамест неизвестное, но явственное. Неведомое место обещало им окончание горя, оно манило их, как повисшая над горизонтом звезда.

И они шли за этой звездой.

Тропы через пустыню нагревались и остывали день ото дня. Падал дождь, прояснялось небо. Мимо проносились конные торговцы, они бежали прочь, словно встретив зачумленных. Пустыню сменили горы, и странные животные стали их спутниками. Рослые, молчаливые, одетые серо-белым мехом, они излучали доброту и упорство, проникавшие даже сквозь сплошную пелену горя. Сперва эти создания просто шли рядом. Потом подняли Минну и Бронсона и понесли на руках. Супругов передавали от одной стаи к другой, существа переговаривались без слов, топая ногами по земле. Их доброта медленно оказывала свое воздействие, просачиваясь даже в одурманенные рассудки Минны и Бронсона: тепло… убежище… меховые одежды и обувь, негромкое гудение ночных голосов, помогавшее хоть как-то уснуть…

Так проходили годы. Горы сменились холмистыми предгорьями, равнины – безбрежными льдами. У границы льдов добрые существа неохотно покинули подопечных.

Минна и Бронсон долго еще чувствовали вибрации, распространявшиеся в земле: это подавали весть их друзья. Смысл посланий был темен, но само присутствие существ вдалеке помогало усталым путникам продержаться еще немного. Потом все затихло, а мир сделался зеленым тоннелем. Они наконец ощутили близость места, куда стремились. Оттуда шел звук. Негромкий и непрестанный зов, твердивший их имена.

– София, – сказал кто-то.

Она воспротивилась. Она не хотела, чтобы ее отрывали от воспоминаний. Она жаждала пересмотреть их все до единого. А потом снова…

– Ты их увидишь, – пообещал другой голос. – Еще будет время.

София смутилась. Она ведь ничего не говорила… или? Она поняла, что ее глаза были плотно зажмурены. Поколебалась – и решила открыть их. Она стояла, привалившись спиной к стене убежища. Руки прижимались к узловатым древесным стволам.

А перед нею стояли Минна и Бронсон.

София потеряла дар речи.

– Это вы? Это на самом деле вы?.. – наконец прошептала она.

Минна улыбнулась, сияющими глазами вглядываясь в ее лицо. Потянулась к дочери, спохватилась, медленно отвела руку. Тогда София увидела, что сквозь фигуры родителей виднелись кирпично-красные стволы. Минна и Бронсон таяли перед глазами.

– Это вправду мы, – тихо сказала Минна.

– Мы ждали, сколько могли, – проговорил Бронсон. Его голос прервался. – Этого достаточно.

София не могла на них насмотреться. Это не игра воображения. Такого не придумаешь: лица родителей были изборождены временем и долгими лишениями. Волосы Минны подернула седина. Борода Бронсона побелела у рта, по шее пролег длинный шрам. На обоих была странная одежда из мягкой кожи, облегавшей тела. Она казалась порождением иного мира. Софию вдруг посетило чувство предательства. «Они изменились, – подумалось ей. – Изменились без меня!»

– Как? – спросила она. – Как возможно, что вы здесь?

– Мы пришли сюда, – сказал Бронсон. – Пропутешествовали из Папских государств. Через Срединные пути и России, потом перешейком суши – в Доисторические Снега. И наконец попали на Новый Запад. В эту долину.

– Ты видела отрывки нашего путешествия, – добавила Минна. – Это было темное время, и наши воспоминания о нем ненамного ясней, чем то, что видела ты.

– Но почему именно здесь? – спросила София, не в силах заставить себя задать самый главный вопрос.

– Нас звали сюда, – сказал Бронсон.

– Наши сердца вели нас в Бостон, – призналась Минна. – Думаю, все эти годы каждый наш шаг был направлен туда. В Бостон, к тебе. Но потом зазвучал зов…

– Здесь нам обещали целостность. Окончание той, с позволения сказать, жизни, в которой мы пытались лишь выжить.

– Но кто вас позвал? – спросила София и тут же догадалась: – Древний!

– Да, – сказала Минна. – Мы пришли сюда, в рощу, потому что нас звали. – Она указала на два сросшихся дерева. – Эта роща, место, где ты стоишь… Здесь зарождается новый мир. – Она ласково улыбнулась. – И творим его мы. Не только мы – все, кто оказался изглажен.

Изглаженные…

– Значит, древний исцеляет лакрим? – выдохнула София.

– Он делает намного больше, – сказала ее мать. – Да, он исцеляет лакрим. Но, делая это, он дает ответ горю, тяготящему и терзающему лакрим. Ответ войне вроде той, что едва не уничтожила долину.

– Эта роща, – с сияющими глазами проговорил Бронсон, – есть ответ даже самому Разделению.

– Разделению?.. – не в силах уразуметь, спросила София.