Кэтрин Валенте - Города монет и пряностей

На её двери висело целое собрание замков: всевозможных видов и размеров, от огромных латунных штырей до миниатюрных изысканных серебряных замочных скважин не шире иголки, деревянных с широкими щелями и золотых в виде птиц, железных и хрустальных замков, медных и таких старых, ветхих, что металл проржавел насквозь; бронзовых и замков из оленьих рогов, грубых сланцевых и замков в виде открытых, пристально глядящих глаз, выдутых из чистейшего, прозрачнейшего стекла.

У меня не было ключа, а на двери не осталось и пяди свободного места, чтобы постучать. Я была умной девочкой и прижала пальцы к десяти разным замкам из разных материалов; в приземистой горбатой хижине без крыльца, сильно выделявшейся на фоне колоколен Аджанаба, зазвонил с десяток колокольчиков. Дверь приоткрылась именно так, как полагается приоткрываться таинственным дверям. Свет внутри был цвета ржавчины, там пахло маслом, медью и чем-то горелым. Я осторожно вошла. Дверь захлопнулась у меня за спиной, замки принялись радостно щёлкать и поворачиваться.

Фолио сидела за рабочим столом из старого фигового дерева; перед ней стояли тиски, а вокруг были беспорядочно разбросаны открытые книги. На стенах виднелись эскизы, на скамьях и у стен лежали куски металла в разной степени готовности, в том числе залитые в формы; лишние шестерёнки, маятники и бесчисленные часы, чьи внутренности были безжалостно распахнуты, неустанно тикающие метрономы; множество других вещей, о назначении которых я не могла даже догадываться: машины из металла, дорогого и дешевого, чёрные от масла или завёрнутые в ткань; металлические крылья и ручки, которые быстро писали, хотя их никто не брал в руки; маленькие заводные лесорубы безуспешно пытались рубить железные пеньки, а ещё была прялка, у которой веретено спокойно вращалось само по себе.

Фолио оказалась горбатой, с кожей цвета фиговых семян. Оправа её очков – всем известно, что изобретатели носят очки, – была сделана из часовых стрелок, которые торчали во все стороны, обрамляя круглые стёкла. Тёмно-синие, цвета хорошей краски глаза излучали свет и спокойствие. Она была довольно старой; белые волосы, заплетённые в сотни тонких косичек, напоминали тросы висячего моста. Губы женщины были тонкие и почти синие от того, что в задумчивости она их крепко сжимала, а её знаменитые пальцы имели по восемь суставов каждый. Ногти очень короткие, однако паучьи руки двигались весьма деликатно, что-то аккуратно поправляя внутри маленькой медной сферы, кружившейся над фонтаном из пара.

– Милая игрушка для глупого ребёнка, я же думаю о механической лошади, – радостно сказала Фолио резким голосом, похожим на тиканье часового механизма. – Хотя тебе-то лошади точно неинтересны, даже сделанные из серебра и с глазами, из которых льются огненные слёзы.

Я пожала плечами.

– Мой дед плачет огненными слезами.

– Ну, – сказала она с хитрецой, отвлёкшись от своего крутящегося шарика, – это совсем не то. У моих лошадей был бы выключатель плача, который можно поворачивать так и этак. Молодых людей в наши дни трудно удивить…

– Уверена, лошади были бы прекрасны. Говорят, все чудесные штуки на свете сделали вы.

– Это ложь. До чего люди странные птицы – сделай несколько летающих машин на заказ, и все начинают рассказывать о тебе истории. Несомненно, ты поэтому сюда пришла… Видимо, захотела купить чудо.

Я чуть покраснела.

– Боюсь, не купить. У меня нет денег.

– Значит, выклянчить чудо. И какую удивительную штуковину я должна бесплатно вытащить у себя из-за уха?

– Мою скрипку, госпожа. Я хочу играть так, как никто до меня не играл.

– Практикуйся! – фыркнула Фолио.

– Я и так играю на скрипке лучше, чем сатир играет на дудке, – горячо возразила я. – Но вы должны меня понять! Зачем нужна механическая лошадь, если у каждого фермера есть собственная серая кляча? Кому надобен конь из серебра, плачущий огнём? Никому! Но вы его всё равно сделаете рано или поздно. Я была бы для других скрипачей как ваша лошадь для какой-нибудь горбатой пеструшки с мухами в носу!

Женщина посмотрела на мои пальцы.

– Очень хорошо сказано, девочка. Думаю, мы сможем что-то для тебя сделать, но придётся какое-то время поразмыслить. Я не думала о лошади, пока не увидела, как вертится мяч… Кто знает, где я найду твоё чудо?

Я сглотнула комок в горле.

– Лучше бы мне остаться, госпожа, и помочь, чем могу.

– Мне не нужен ученик, и здесь не богадельня.

– Разумеется, нет! Я не хотела сказать, что…

За большой каменной печью что-то загрохотало и задребезжало. Хоть в моей крови четверть огня, у меня пересохло во рту. Из-за печи выбралось необыкновенное существо: женщина из серебра и бронзы, с телом из шестерёнок, винтов и пластин; ни кусочка живой плоти, один бесконечный металл; глаза – два золотых шара. У неё не было волос – ни серебряных, ни каких-то других, – а из удлинённой головы торчали сочленения и шестерни. Её кисти были длинными, и в пальцах оказалось много суставов – как у Фолио. Изобретательница повернулась к существу и ласково улыбнулась:

– Час, дорогая! Ты же знаешь, что нельзя выходить, если я с кем-то говорю.

Серебряная женщина повернулась и начала снова закапываться за печку, натянув на голову чехол от пыли и кинув на плечи какие-то лохмотья.

Фолио рассмеялась.

– Мы тебя по-прежнему видим, Час.

– Хорошо, мать, – послышался приглушённый голос, на удивление ровный. Мелькнула бронзовая рука и подтащила поближе стопку оловянных тарелок.

– Нет, дорогая, выходи. Ты уже выдала себя.

Час с грохотом выбралась из своего укрытия, и лохмотья упали на каменный пол. Она стояла потупившись. Шестерёнки тихонько жужжали.

– Извини, что я вышла. Но у неё плохие руки, – сказала бронзовая женщина. Её ничем не заглушённый голос звучал странно, был чем-то средним между звоном часов и верчением точильного камня.

Взгляд Фолио перебежал на мои руки, но сама она не шевельнулась.

– Не каждому достаётся такое благословение, как нам, – задумчиво проговорила она.

– У неё плохие руки, – повторила механическая женщина. – Исправь её руки. Скрипки дружат со смычками, но не с руками.

– Интересно!

– Госпожа Фолио! – встревоженно воскликнула я. – Что это такое?

– Она не «что», благодарю покорно! Для человека она то, чем моя лошадь будет для клячи, а ты – для скрипача. Будь добра, прояви немного уважения! И никому об этом не рассказывай, иначе не будет конца чужеземцам, ощупывающим мои замки в поисках чудес.