Питер Бретт - Дневная битва

Огненные демоны, утопленные в мелких лужах, остались без повреждений, как и водный – скользкое скопище рогатых щупалец и острых чешуек. Его пасть была огромна по сравнению с телом, и отвратительные зубы налезали рядом на ряд.

Как только все закончилось, Кева подала знак, и Кашив опустился перед ней на колени.

– Четыре вопроса и прошение, – сказала Кева.

Кашив кивнул:

– Благодарю, дама’тинг. Я смиренно принимаю этот дар, хотя мы покорны твоей воле, действуем лишь ради прославления Эверама и не помышляем о награде.

Его слова прозвучали как привычные и давно заученные и напомнили речитатив. Инэвера поняла, что эта встреча наверняка разыгрывается ежегодно – сделка, ставшая ритуалом. О том же говорило и ровное кольцо, которым встали вокруг них все присутствующие.

Кева опустилась на колени против Кашива и сунула руку в мешочек с хора:

– Есть ли у тебя кровь дама?

Кашив извлек полированный деревянный футляр. Внутри оказался фарфоровый фиал тонкой работы. Он передал его дама’тинг, и та вылила содержимое на кости.

– Опусти покрывало. – Кашив подчинился, и она спросила: – Клянешься ли ты в том, что это подлинная кровь дама Бадена и ты говоришь его голосом – его, а не своими словами – при свидетельстве Эверама?

Кашив положил ладони на полотняный пол шатра и уперся меж ними лбом.

– Да, дама’тинг. Я клянусь перед самим Эверамом во имя Каджи и моей чести и упования на Небеса, что это кровь дама Бадена и я точно запомнил его вопросы.

Кева кивнула, подняла руку и довела кости до безобидного свечения. Кашив вздрогнул.

– Тогда спроси, шарум. Кости узнают, если ты лжешь.

Кашив с трудом сглотнул и несколько раз глубоко вздохнул, обрел свой центр во многом так же, как дама’тинг. Их шарусак мог разительно отличаться, но философское ядро – одно.

Кашив посмотрел в глаза Кевы и произнес медленно и четко:

– Что станет моей величайшей потерей в этом году и как мне извлечь из этого выгоду?

– Хорошо сказано, – поздравила Кева. – В прошлом году это были два вопроса.

Ответа дожидаться не стала, затрясла костями, приговаривая по мере того, как они разгорались. Затем метнула и внимательно изучила расклад.

– Этой зимой коз постигнет мор, – изрекла она. – Весну увидят только две из пяти, да и те слишком ослабнут и потеряют ценность. Скажи дама Бадену – пусть продает отару сейчас и покупает столько овец, сколько сможет себе позволить.

Кашив поклонился и задал второй вопрос:

– Месяц назад, когда мой паланкин пересекал город, в меня плюнул из толпы хаффит. Как мне найти его и свершить правосудие?

Инэвера отлично знала, что означает «правосудие» дама. Глупец, которому хватило дури плюнуть в дама, его, несомненно, заслужил, но то, что дама Баден потратил столь ценный вопрос на месть, сказало многое о его гордыне.

Кева с полным бесстрастием рассмотрела кости:

– Ты найдешь его на базаре. Палатка стоит в трехстах двадцати шагах на восток от статуи Святой Матери возле ворот Джаддах в районе Ханджин. Он торгует…

Инэвера склонила голову набок, чтобы изучить слабо светящийся узор. «Мускатная дыня», – прочла она.

– …медовыми сластями, – объявила через секунду Кева.

Инэвера оцепенела и снова взглянула на кости, уверенная в правильности прочтения. Она посмотрела на Кеву и не поняла, что преисполнило ее большего страха – то, что дама Баден замучает и убьет невинного, или то, что ее великая наставница ошиблась.

Она заколебалась. Сказать? Нет-нет. Если она укажет на ошибку перед шарумами, это наверняка будет стоить жизни и ей, и всем присутствующим воинам, включая Соли. Дама’тинг не ошибаются.

Она вдохнула, нашла свой центр и промолчала.

Кашив поклонился опять.

– Дама Лакаш пытается отменить исключение, согласно которому личные шарумы дама сражаются в Лабиринте только на Ущерб. Как это предотвратить?

Кева неразборчиво буркнула и в третий раз бросила кости.

– Дама Киван, зять и наследник дама Лакаша, дурно высказался о тебе на совете. Обвини его в оскорблении, убей и возмести ущерб – забери себе в дживах сен его дживах ка, старшую дочь Лакаша Гизу. Женись на ней той же ночью и зачни ей дочь на третий день после церемонии.

Кашив скривил лицо:

– Это подводит меня, дама’тинг, к последнему вопросу дама: Мой пыл не обходит мужчин, но я утратил способность возлежать с женами и оплодотворять их. Как ее восстановить?

Кева фыркнула и отложила кости. Порылась в поясном мешке, откуда донеслось позвякивание закупоренных пузырьков, и наконец извлекла один:

– Нанеси это лично на копье дама перед соитием и скажи ему поторапливаться. – Она швырнула пузырек Кашиву. – Если не поможет, сунь ему палец в задницу.

Кашив с шарумами рассмеялись.

– А прошение? – напомнила Кева.

– Мой господин потерял за год девять дегустаторов отравы, – сообщил Кашив. – Он подозревает кого-то из своих многочисленных сыновей.

– И тратит вопрос на плюющегося хаффита, – заметила Кева.

Кашив низко поклонился:

– Сыновья укрепляют могущество господина, и он не хочет их убивать, а также не думает, что смерть одного остановит других. Он просит потир – роскошный, как подобает по его положению, и обогащенный магией, которая превращает яд в воду.

– Драгоценный дар, – произнесла Кева. – Трудно изготовить.

Кашив улыбнулся:

– Мой господин молится, чтобы с костями водного демона это оказалось легче.

Кева кивнула и встала:

– Можешь идти. Передай господину, что потир будет готов на первый Ущерб после весеннего равноденствия. Мы покажем, как правильно держать эту вещь, чтобы только он мог пробудить магию.

– Щедрость дама’тинг не знает границ. – Кашив прикоснулся лбом к полу и поднялся.

Когда шарумы тронулись с места, Соли оглянулся. На миг он встретился взглядом с Инэверой.

И подмигнул.

Последующие дни были ужасны: Инэвера и прочие най’дама’тинг, что заслужили право посещать Палату Теней, вытапливали плоть демона кислотой и огнем, не задевая хора. Затем кости натерли священными маслами, и най’дама’тинг скандировали бессчетные молитвы Эвераму, пока хора не почернели и не сделались твердыми, как обсидиан.

Мерзкий кислотный раствор нейтрализовали щелочью и получили яд, опасный, если тронуть пальцем, но полный магии, которую могли извлечь дама’тинг. Его слили в большие баки, соединенные с трубами, и жидкость заструилась по стенам дворца, словно по кровеносной системе, – она зажигала меточный свет, управляла климатом и питала бесчисленные заклятия, наложенные в метках по всему дворцу.

От этой работы девушки побледнели, их мутило, руки горели, а глаза слезились, но Инэвера едва обращала на неудобства внимание. Ее сознание было далеко от столь маловажного ветра. Она дышала ртом, скандировала молитвы, и руки сами занимались монотонным трудом, тогда как мысли вились вокруг образа Соли. Она уже годы сильно переживала за него, и сердце сжималось всякий раз, когда в шатер приносили раненых шарумов. Ей было достаточно увидеть его и узнать, что он жив, но подмигивание изменило все. Ему известна ее участь, и он по-прежнему ее любил. Он передаст Манвах, что с нею все благополучно, и успокоит материнское сердце.