Стивен Кинг - Дьюма-Ки

– Думаю, ты и сам все знаешь.

– Так что скажешь? Давай поженимся на наших судьбах?

– Саймон и Гарфункель [201], тысяча девятьсот шестьдесят девятый год, – кивнул я. – Или около того. Не знаю, Уайрман. Сейчас решить не могу. Я должен закончить еще одну картину.

– Действительно, должен. И какой силы будет ураган?

– Не знаю. Но «Шестому каналу» понравится.

– Предупреждение поступит заранее, не так ли? Разрушений, понятное дело, не избежать, но никто не погибнет.

– Никто не погибнет, – согласился я, надеясь, что так оно и будет, но когда фантомная конечность правила бал, не было никакой возможности что-либо гарантировать. Вот почему я намеревался поставить крест на моей второй карьере. Но еще одну, последнюю, картину я собирался закончить. Потому что хотел отомстить. Не только за Илли, но и за остальных жертв Персе.

– С Джеком перезваниваешься? – спросил Уайрман.

– Практически каждую неделю. Осенью он начинает учиться во Флоридском университете в Таллахасси. Обучение я оплатил. А пока они с матерью переезжают в Порт-Шарлотт.

– Тоже на твои деньги?

– Если на то пошло… да. После того как отец Джека умер от воспаления кишечника, у них с матерью возникли серьезные финансовые трудности.

– Идея тоже твоя?

– Совершенно верно.

– То есть ты думаешь, что Порт-Шарлотт достаточно далеко к югу, и там будет безопасно.

– Думаю, да.

– А север? Как насчет Тампы?

– Максимум – ливневые дожди. Это будет маленький ураган. Маленький, но мощный.

– Маленькая, с жесткими территориальными рамками «Элис». Как в тысяча девятьсот двадцать седьмом.

– Точно.

Мы смотрели друг на друга, когда мимо на своей моторке вновь пронеслись три женщины, смеясь громче и махая руками энергичнее, чем прежде. Сладкие пташки юности, летящие на послеполуденных винных кулерах [202]. Мы им отсалютовали.

– Выжившим родственникам мисс Истлейк не придется тревожиться насчет получения лицензий на строительство на их новых земельных приобретениях? – спросил Уайрман, когда успокоились волны, поднятые моторкой.

– Думаю, не придется.

Он помолчал немного, кивнул.

– Хорошо. Отправить целый остров в сундук Дейви Джонса [203]. Меня устраивает. – Он поднял серебряный цилиндр, посмотрел на оранжевый буй, отмечающий местонахождение впадины на дне озера Фален, перевел взгляд на меня. – Хочешь сказать слова прощания, мучачо?

– Да, – кивнул я, – но много их не будет.

– Тогда готовься. – Уайрман встал на колени, повернулся к борту, цилиндр оказался над водой. Солнце отражалось от полированного серебра – я надеялся, что в последний раз за ближайшую тысячу лет… но меня не покидала мысль, что Персе умела выбираться на поверхность. Проделывала это раньше и, возможно, смогла бы проделать и на этот раз. Даже из Миннесоты ей, так или иначе, удалось бы добраться до caldo.

Но я произнес слова, которые держал в голове:

– Упокойся навеки .

Уайрман разжал пальцы. Послышался тихий всплеск. Мы перегнулись через борт и наблюдали, как серебряный цилиндр, отразив последний блик солнца, плавно исчезает из виду.

Уайрман остался на ночь, потом на вторую. Мы ели стейки с кровью, пили зеленый чай во второй половине дня, говорили о чем угодно, только не о недавнем общем прошлом. Потом я отвез его в аэропорт, откуда он улетел в Хьюстон. Там он собирался взять напрокат автомобиль. По его словам, чтобы посмотреть страну.

Я предложил проводить его до контрольного пункта, но он покачал головой.

– Не хочу, чтобы ты смотрел, как Уайрман снимает туфли перед выпускником школы бизнеса. Adios мы скажем здесь, Эдгар.

– Уайрман… – начал я и больше ничего не сказал. Перехватило горло.

Он обнял меня, расцеловал в обе щеки.

– Послушай, Эдгар. Самое время для третьего действия. Ты меня понимаешь?

– Да.

– Приезжай в Мексику. Когда осознаешь, что готов. И если захочешь.

– Я об этом подумаю.

– Обязательно подумай. Con Dios, mi amigo; siempre con Dios [204].

– И с тобой, Уайрман. И с тобой.

Я наблюдал, как он уходит, с сумкой на плече. Мне внезапно вспомнился его голос в ту ночь, когда Эмери напал на меня в гостиной «Розовой громады». Уайрман показал себя во всей красе: прокричал «cojudo de puta madre», прежде чем вогнать серебряный подсвечник в лицо мертвяка. Мне хотелось, чтобы Уайрман обернулся… и мое желание исполнилось. «Должно быть, поймал мысль», – сказала бы моя мать. Или сработала интуиция. Так сказала бы няня Мельда.

Он увидел, что я стою на прежнем месте, и его лицо осветилось улыбкой.

– Живи днем, Эдгар! – крикнул он.

Люди поворачивались, смотрели на него.

– И позволь жить дню, – откликнулся я.

Он отдал мне честь, рассмеялся и ушел. Разумеется, со временем я поехал на юг, в его маленький городок, но, хотя он по-прежнему живет в своих изречениях (они для меня всегда в настоящем времени), больше я Уайрмана никогда не увидел. Он умер двумя месяцами позже на рыночной площади Тамасунчаля, когда торговался, покупая свежие помидоры. Я думал, у нас еще будет время, но мы всегда так думаем, не правда ли? Мы так часто обманываем себя, что могли бы зарабатывать этим на жизнь.

В коттедже на Астор-лейн мой мольберт (с картиной, накрытой полотенцем) стоял в гостиной, где света было достаточно. Рядом, на столе с красками, лежало несколько фотографий Дьюма-Ки, сделанных с самолета, но я практически на них не смотрел: видел остров во снах, и до сих пор вижу.

Я бросил полотенце на диван. На переднем плане моей картины (моей последней картины) высилась «Розовая громада», нарисованная так реалистично, что я буквально слышал, как при каждой набегающей волне под домом говорят ракушки.

У одной из свай (идеальный сюрреалистический штрих) бок о бок сидели куклы. Слева – Реба, справа – Фэнси, которую Кеймен привез из Миннесоты. Идея принадлежала Илли. Залив, по большей части синий в период моего пребывания на Дьюма-Ки, я нарисовал тускло и зловеще зеленым. Небо закрывали черные облака. Они собирались в верхней части холста и уходили за него.

Правая рука начала зудеть, и памятное мне ощущение могущества вошло и охватило меня. Теперь я видел свою картину глазом бога… или богини. Я мог от всего этого отказаться, но такое давалось нелегко.

Создавая картины, я влюблялся в мир.

Создавая картины, я обретал цельность.

Какое-то время я работал, потом отложил кисть в сторону. Большим пальцем смешал коричневую и желтую краски, нанес их на уже нарисованный берег… чуть-чуть… словно поднялась легкая пелена песка, вызванная первым дуновением ветра.

И на Дьюма-Ки, под черными облаками надвигающегося июньского урагана, ветер начал набирать силу.