Джонатан Кэрролл - Замужем за облаком. Полное собрание рассказов

– Да кто вы такой?

– А вот еще снимок, взгляните: ваш супруг вскоре после развода. Он отрастил усы, полагая, что они ему к лицу. А по-моему, с усами у него глуповатый вид.

Мой муж Вилли из года в год предпринимал попытки отрастить усы. И всякий раз его новые усы выглядели еще хуже предыдущих. Как-то в разгар отвратительной семейной сцены я сказала, что он начинает возню с усами всякий раз, когда заводит интрижку на стороне. После этого попытки прекратились.

На фото, помимо усов, он носил одну из этих дурацких маек фанатов хеви-метала – с языками пламени, молниями и названием группы: «Вынос мозга». И к своему ужасу, я вдруг вспомнила, что как раз на днях Адам принес домой пластинку этой самой группы, назвав ее «офигительной».

– Меня зовут Четверг, фрау Беккер…

– Сегодня как раз четверг.

– Совершенно верно. А если бы мы с вами встретились вчера, меня звали бы Средой.

– Кто вы такой? Что означают эти фотографии?

– Они показывают будущее. Или, точнее, один из вариантов будущего. Ведь будущее – штука нестабильная и каверзная. Оно зависит от множества факторов. Тот путь, которым вы следуете сейчас, ваш стиль жизни и общения с близкими – все ведет вот к этому… – Он указал на фотографию в моей руке и развел ладони в выразительном жесте, мол: «Что поделаешь? Значит, так тому и быть».

– Я вам не верю! Оставьте меня в покое! – Я уже начала отворачиваться, но он дотронулся до моего плеча.

– Из всех запахов вы больше всего любите запах горящих в камине поленьев. Вы всегда врали, утверждая, что вашим первым любовником был Джо Ньюмен. На самом деле вы потеряли невинность с Леоном Беллом, подсобным работником в доме ваших родителей.

Этого не знал никто. Ни мой муж, ни моя сестра, никто . Леон Белл! Я очень редко о нем вспоминала. Он был добр и нежен со мной, но в памяти сохранились только смятение и страх, что кто-нибудь войдет и застанет нас в постели.

– Что вам нужно?

Он забрал у меня снимок и положил его на стол рядом с остальными.

– Будущее поддается изменению – как и линии на руке. Судьба вполне может стать предметом сделки. И я здесь для того, чтобы такую сделку обсудить.

– У меня имеется что-то вам нужное?

– Да, это ваш талант. Помните ваш недавний рисунок: маленькая девочка, стоящая под деревом? Я хочу его получить. Принесите мне этот рисунок, и ваш сын будет спасен.

– Это? Но это всего лишь набросок, я сделала его минут за десять, сидя перед телевизором!

– Принесите его мне завтра в это же время.

– Почему я должна вам верить?

Из-под разложенных на столе фотографий он извлек еще одну и показал мне. На снимке был моя спальня много лет назад. И я в постели с Леоном Беллом.

– Но я вас совсем не знаю. Почему вы так со мной поступаете?

Широким встречным движением рук он сложил фотографии в стопку, как складывают колоду карт, собираясь их перетасовать.

– Отправляйтесь домой и завтра принесите рисунок.

Когда-то я и впрямь подавала надежды. Занималась в художественном колледже, получая полную стипендию; и некоторые преподаватели говорили, что у меня есть задатки настоящего художника. Ну и как же я на это среагировала? Я испугалась. Прежде я рисовала просто потому, что мне это нравилось. Но когда люди начали приглядываться к моим работам и доставать чековые книжки, я бросила учебу и вышла замуж. Потому что брак (с сопутствующими обязанностями) является идеальным укрытием, когда по тебе начинает бить крупная артиллерия (родители, зрелость, успех и т. п.). Сожмись в комок за этой прочной скалой, и ничто не сможет до тебя добраться. Для меня счастье никак не ассоциировалось с карьерой в мире искусства. Успех на этом поприще грозил мне постоянным стрессом из-за невозможности оправдать возлагаемые на меня надежды – к разочарованию всех, кто видел во мне нечто большее, чем я представляла собой на деле.

Не так давно (благо дети уже достаточно подросли и не нуждались в постоянном присмотре) я купила дорогой английский набор масляных красок, а также пару холстов на подрамниках. Но мне не хватило духу взяться за большую картину, учитывая, что в последние годы мое творчество сводилось лишь к потешным рисункам для детей или к шаржевому автопортрету вместо подписи в посланиях к близким друзьям.

Плюс, конечно же, альбом для зарисовок, мой старейший друг. Я всегда хотела вести дневник, но не обладала терпением и настойчивостью, которые необходимы для ежедневных заметок о своей мало чем примечательной жизни. Другое дело альбом, который я завела в семнадцатилетнем возрасте, с самого начала взяв за правило делать в нем зарисовки только под настроение или в особо важных случаях (таких, как рождение ребенка или тот день, когда я впервые узнала о неверности мужа), – то есть высказываться посредством рисунков. Когда-нибудь, уже состарившись, я вручу этот альбом своим детям и скажу: «Здесь вы увидите то, о чем до сих пор не знали. Сейчас это все уже не имеет значения, разве что покажет меня саму в несколько ином свете, если вам это интересно». Или, может статься, я только взгляну на альбом и, вздохнув, заброшу его подальше.

Изредка я просматриваю старые рисунки, но они, как правило, приводят меня в уныние – даже лучшие из них, связанные с радостными моментами в жизни. Слишком уж много горечи проступает ныне за мелкими подробностями тех событий: подумать только, какой стильной и эффектной я воображала себя, красуясь в расклешенных полосатых брюках на вечеринке вскоре после нашей свадьбы! Или вот Вилли с сигарой в зубах за своим рабочим столом: каким же счастливым он выглядел, заканчивая статью о Фишере фон Эрлахе с уверенностью, что она придаст мощный импульс его карьере, – да только та статья даже не была опубликована…

Я рисовала эти сцены очень тщательно, со всеми подробностями, но сейчас вижу в них только свои нелепые штаны или же пальцы мужа, победительно растопыренные на клавиатуре пишущей машинки.

Но если эти картинки неизменно вгоняют меня в депрессию, почему я продолжаю их рисовать? Да просто потому, что в них заключена правда моей жизни, а я не настолько самонадеянна, чтобы судить обо всем по горячим следам, – но, быть может, смогу дать верную оценку по прошествии времени. Возможно, лет через тридцать-сорок я взгляну на рисунки в альбоме и меня посетит откровение, проясняющее многие эпизоды моей жизни.

Я никак не могла найти рисунок, о котором говорил Четверг. Я смотрела повсюду: в ящиках письменного стола, в корзинах для бумаг, в школьных тетрадях детей. Как же стремительно тебя охватывает паника, когда ты не можешь отыскать что-то срочно нужное! Что бы то ни было – даже пустяк вроде ключа от чемодана или прошлогоднего счета за газ, – эта вещь вмиг становится наиважнейшей на всем белом свете. И твоя собственная квартира превращается во врага, который похитил у тебя некую ценность и остается равнодушным к твоим мольбам о возврате.