Джонатан Кэрролл - Замужем за облаком. Полное собрание рассказов

Рисунка не оказалось в моем альбоме, его не было ни на телефонном столике, ни в карманах пальто. Не дало результатов обследование пыльно-серых прерий под кроватями и пропитанного хвойно-химическими ароматами кухонного шкафа. Неужто мой сын в самом деле лишится глаза только потому, что я не смогла найти какой-то несчастный рисунок? Да, именно так заявил старик. И я была склонна ему верить после того, как увидела этот снимок, с Леоном в моей постели.

Это был воистину жуткий вечер: я пыталась быть нормальной «мамочкой» для своего семейства, совмещая это с лихорадочными поисками во всех закоулках квартиры. За ужином я как бы между прочим спросила, не попадался ли кому-нибудь этот рисунок. Нет, никто его не видел. Все уже привыкли, что листы с моими набросками и почеркушками валяются где попало по всему дому. Иногда кто-нибудь из домашних уносил понравившийся рисунок в свою комнату, однако с нужным мне листком этого не случилось.

На протяжении всего вечера я периодически посматривала на Адама, что, помимо прочего, давало мне дополнительный стимул к продолжению поисков. Взгляд у него ясный, смышленый и приветливый, а при разговоре он смотрит прямо в лицо собеседнику, внимательно и вдумчиво.

К полуночи в доме не осталось ни единого необследованного уголка. Рисунок будто испарился. Сидя на кухне за стаканом апельсинового сока, я поняла, что при завтрашней встрече с Четвергом у меня будет только два выхода: сказать ему всю правду или же предъявить другой, похожий рисунок, воссоздав его по памяти. То был незатейливый набросок, и нарисовать что-то подобное не составило бы мне труда, но сделать точную копию ? Это было нереально.

Я вернулась в гостиную и взяла свой планшет с зажимом для бумаги. По крайней мере, бумага будет точно такой же. Вилли купил сразу большую пачку в пятьсот листов, потому что она была дешевой и прочной, и мы оба охотно ею пользовались. Сделав ошибку, ты без сожаления комкал лист и бросал его в корзину. Вполне возможно, что я точно так же бессознательно скомкала и выбросила тот самый злополучный рисунок.

Итак, девочка, стоящая под деревом. Маленькая девочка в джинсах. Каштановое дерево. И больше ничего. Что в нем могло быть такого особенного?

Работа заняла пять минут; следующие пять минут я мысленно сравнивала рисунок с тем, что сохранилось в памяти, и еще пять минут неподвижно просидела с планшетом на коленях, понимая, что все это бесполезно. Всего пятнадцать минут от начала и до конца.

На другой день в кафе я еще не успела опуститься в кресло, как Четверг нетерпеливо забарабанил пальцем по краю мраморного столика.

– Вы нашли его? Принесли?

– Да, он в моей сумке.

Его напряжение как рукой сняло. Лицо расслабилось, палец замер на столешнице вместе со всей ладонью, и старик облегченно откинулся на спинку бархатного кресла.

– Превосходно! Покажите его, пожалуйста.

Ему явно стало лучше, а вот мне наоборот. С напускным спокойствием я вытащила из сумочки измятый лист бумаги.

Перед выходом из дому я намеренно смяла рисунок в надежде, что это поможет одурачить старика. Если он не станет слишком придирчиво вглядываться, это меня спасет. А может, и не спасет. Шансов было немного, но на что еще оставалось надеяться?

Наблюдая за тем, как он бережно разглаживает листок на столе и сосредоточенно изучает рисунок, я поняла, что подделка может быть разоблачена в любой момент, и тогда все полетит в тартарары. Сняв пальто, я проскользнула в кабинку.

Он поднял взгляд от бумаги.

– Вы можете петь, если есть такое желание. Дайте мне еще минуту.

Я всегда любила «Бремен», но присутствие этого человека превратило кафе в неприятное, опасное место, и сейчас я желала лишь одного: как можно скорее покончить со сделкой и уйти отсюда. Даже вид герра Риттера, читавшего газету за стойкой, вызывал у меня безотчетную тревогу. Как могла жизнь идти своим нормальным чередом, если воздух здесь был пропитан зловещей магией – густой и плотной, как сигарный дым?

– А у вас хорошая память.

– Вы о чем?

Он извлек из нагрудного кармана сложенный листок бумаги, развернул его и показал мой первоначальный рисунок девочки под деревом.

– Значит, он все время был у вас!

Старик кивнул.

– Мы оба пошли на обман. Я попросил вас принести рисунок, хотя он уже был у меня, а вы попытались выдать копию за оригинал. Вопрос: кто из нас жульничал больше?

– Но я не могла его найти по вашей же вине! Зачем вы это сделали?

– Потому что мы хотели выяснить, насколько хорошо вы запоминаете подробности. Это очень важно.

– А что с моим сыном? Он будет в порядке?

– Это я вам гарантирую. Я могу показать вам снимки его будущего, но, думаю, лучше ограничиться заверением в том, что он будет счастлив и вполне доволен своей жизнью. Благодаря тому, что вы сделали для него вот здесь. – Он указал на мой второй рисунок. – Хотите увидеть снимки?

Искушение было велико, но я нашла в себе силы отказаться.

– Только скажите мне, станет ли он пилотом?

Четверг скрестил руки на груди.

– Он станет командиром экипажа «Конкорда», летающего по маршруту Париж – Каракас. Однажды самолет будет захвачен террористами, но ваш сын Адам, проявив находчивость и отвагу, практически в одиночку спасет самолет и пассажиров. Настоящий подвиг. Его фото появится на обложке журнала «Тайм», статья будет озаглавлена: «Есть еще герои в этом мире».

– Мой сын?

– Ваш сын. И все благодаря вот этому. – Он помахал рисунком.

– А как насчет нашего с Вилли развода?

– Вы действительно хотите это знать?

– Да, хочу.

Он вынул из кармана еще один сложенный листок, а также огрызок карандаша.

– Нарисуйте грушу.

– Грушу?

– Да. Нарисуйте грушу, а потом я отвечу на ваш вопрос.

Взяв карандаш, я расправила бумагу на столешнице.

– Я уже ничего не понимаю, господин Четверг.

Итак, груша. Утолщенный низ и сужение кверху. Черенок. Немного штриховки, чтобы оттенить рисунок и придать ему объем. Готово.

Я протянула листок старику, который лишь мельком взглянул на него, прежде чем сложить и спрятать в другой карман.

– Развод будет по вашей инициативе, фрау Беккер. Вы уйдете от мужа, а не он от вас, чего вы сейчас боитесь.

– Почему я это сделаю?

– Потому что вы предпочтете ему Фрэнка Элкина.

Думаю, выйди я в свое время за Фрэнка Элкина, все в моей жизни было бы хорошо. Несомненно, я его любила. Однако он, помимо любви ко мне, питал страсть к парашютному спорту. И однажды во время прыжка он дернул вытяжное кольцо, но парашют не раскрылся. Как давно это было – двадцать лет назад? Двадцать четыре?

– Но Фрэнк Элкин погиб.

– В другой версии будущего он жив. Вы можете изменить и это.