Array Антология - Смертельно опасны

– Моя госпожа… Я думаю, нам нужно сегодня же отправиться в путь. Здоровое войско покрывает меньше десяти миль в день, а эти воины измучены боями и ранами. Если мы поспешим, то обгоним их.

Констанция закусила губу. Она была согласна с Болдуином: теперь находиться здесь небезопасно. Но ее гордость воспротивилась мысли о том, чтобы бежать, словно вор в ночи. Как сицилийцы сочтут ее достойной властвовать над ними, если она поддастся страху и покажет себя женщиной глупой и робкой? Ее отец бы не сбежал. И Генрих никогда не простил бы ее, если бы она ослушалась его воли и покинула Салерно, ведь в его письме было четко сказано, что ее присутствие здесь важно, что оно будет обещанием для его сторонников и предостережением для врагов – доказательством того, что он еще вернется. Она не хотела, чтобы Генрих стал ее мужем; еще менее она желала видеть его своим врагом. Как сможет она жить с человеком, который ненавидит ее… а он возненавидит, ведь после ее бегства ему уже нельзя будет притвориться, что он не потерпел унизительного поражения.

– Я не могу, Болдуин, – сказала она. – Мой супруг желает, чтобы я ждала его здесь, в Салерно. Даже если случится худшее и Танкред начнет осаду, Генрих пошлет войско, чтобы защитить город… и нас.

– Конечно, мадам, – ответил Болдуин, собрав решимость в кулак. – Все будет хорошо.

Но он не верил в это и сомневался, что верит Констанция.

Понадобилось лишь два дня, чтобы вести об отступлении германского войска добрались до Салерно. Вскоре на улицы высыпали толпы паникующих мужчин и женщин; все пытались убедить себя, что не совершили роковой ошибки. Констанция разослала глашатаев, чтобы заверить их, что Генрих скоро вернется. Но когда спустились сумерки, по городу прокатился новый ужасающий слух: будто бы германский император умер от кровавого поноса. И от этой искры, попавшей в стог сена, разбушевался пожар.

Констанция и ее придворные только что закончили вечернюю трапезу, как вдруг услышали странный шум, похожий на морской гул, – далекий, глухой рев, который звучал все громче и громче. Она послала нескольких рыцарей на разведку, и вскоре они вернулись с тревожными вестями. За воротами дворца собиралась огромная толпа людей; многие из них были пьяны, и все до одного обезумели от страха перед тем, что` навлекли на себя.

Болдуин и рыцари уверили Констанцию и ее свиту, что толпа не сумеет пробиться на территорию дворца, и отправились на подмогу воинам, охраняющим стены, но почти сразу прибежали обратно в главный зал.

– Нас предали, – выдохнул Болдуин. – Трусливые сукины сыны открыли им ворота!

Они заперли толстые дубовые двери, спешно закрыли ставни, и Болдуин отправил воинов удостовериться, что все остальные пути во дворец отрезаны. Женщины из свиты Констанции сгрудились вокруг нее, как жмутся к матери-наседке цыплята, когда на солнце мелькает тень ястреба. Осознание того, что все они ищут у нее совета, заставило ее расправить плечи и внушило довольно смелости, чтобы не согнуться под этим нежданным ударом судьбы. Страшась, что Салерно скоро окажется под осадой войска Танкреда, Констанция не думала о том, что главная угроза зародится в стенах города.

Она успокоила их, как могла, упирая на то, что горожане обязательно разойдутся, когда поймут, что им не проникнуть внутрь дворца. Даже ей самой эти слова показались неубедительными, ибо никаких признаков того, что ярость толпы стихает, не было. Паника вспыхнула спонтанно, и поначалу горожане толком не подготовились к нападению. Но теперь собравшиеся в зале услышали, как кто-то закричал, что надо раздобыть топоры и таран. Когда до ушей Констанции донеслось «дрова» и «факелы», она поняла: надеяться на то, что горожане остынут или что вмешаются малодушные городские власти, бессмысленно.

Позвав Болдуина, она отвела его в сторону помоста.

– Мне нужно поговорить с ними, – сказала она тихо. – Быть может, я сумею заставить их одуматься.

Он пришел в ужас.

– Моя госпожа, они потеряли рассудок от страха. В разговорах не будет никакого проку.

Скорее всего он был прав, но что еще ей оставалось?

– И все же я должна попробовать, – возразила Констанция с решимостью, которой на самом деле вовсе не чувствовала. – Выйдемте со мной наверх, в солярий. С балкона я смогу обратиться к ним.

Он продолжал спорить без особой убежденности, ибо не знал, что еще предпринять, и, когда она повернулась к лестнице, послушно отправился за ней. В солярии было темно, масляные лампы не горели, но жара стояла удушающая. Констанция подождала, пока Болдуин отопрет дверь, ведущую на маленький балкон. По ее ребрам струились капли пота, а сердце билось так часто, что голова начала кружиться.

Под ногами открывалось жуткое зрелище. Темноту пронзали огни факелов, освещая лица, искаженные гневом и страхом. В бушующей толпе она заметила женщин, и, что удивительно, даже несколько детей мелькали по краям людского моря, будто на каком-нибудь празднике. Кто-то передавал из рук в руки бурдюки с вином, но большинство черпали храбрость в отчаянии. По-прежнему слышались крики, что надо принести дров и хвороста и чтобы те, кто находился поближе к улице, искали все, что может гореть. Лишь через несколько мгновений они заметили женщину, которая неподвижно стояла у них над головами, стискивая пальцами перила балкона, словно только они могли спасти ее от гибели в пучине.

– Добрые люди Салерно!

Констанция с трудом сглотнула, опасаясь, что ее не услышат. Не успела она продолжить, как они принялись тыкать в нее пальцами и вопить. Она услышала свое имя, услышала «сука!» и «ведьма!», а потом «шлюха-немка!».

– Я не немка!

Теперь нечего было бояться, что ее не услышат: пылающий гневом голос Констанции разнесся по всему двору.

– Я родилась и выросла в Сицилии, как и все вы. Я – дочь светлой памяти короля Рожера. Эта земля такая же родная мне, как и вам.

Быть может, так подействовало имя ее отца, но толпа ненадолго благоговейно умолкла.

– Я знаю, что вы смущены и напуганы. Но слухи, которым вы вняли, ложны. Император Генрих не умер! Напротив, он уже идет на поправку. Только этим утром я получила от него письмо, в котором говорится, что он рассчитывает вернуться очень скоро.

Констанция прервалась, чтобы отдышаться.

– Вы знаете, каков мой владетельный супруг. Он не забывает тех, кто сослужил ему добрую службу. Когда он приведет свое войско обратно в Салерно, то будет благодарен вам за то, что вы позаботились о его жене. Вам воздастся за вашу верность. – Она снова помедлила, на сей раз сознательно. – Но вы должны помнить и другое. Император Генрих никогда не забывает обид. Если вы предадите его, если причините зло мне или моим людям, он этого не простит. Он оставит на том месте, где стоит ваш город, лишь тлеющие руины. Кто из вас посмеет мне не поверить? В глубине души вы знаете, что я говорю правду. Вам следует куда сильнее страшиться гнева императора, который вы на себя навлечете, чем этого узурпатора в Палермо.