Гай Гэвриел Кей - Звездная река

Потом раздается голос:

– Я знаю, что ты не слишком силен. И подумал, что мы можем помочь.

– Если ты привел для меня коня, как обещал, я для начала затопчу тебя его копытами, – отвечает Дайянь. – Помоги нам выбраться.

«Коня для меня».

Шань ничего не говорит. Он помогает ей встать на скамью. Кто-то протягивает вниз руки и вытаскивает ее наверх из туннеля, и когда ее ставят на землю, она видит рощу.

Бамбуковую рощу. Хорошо рассмотреть деревья трудно, они не зажгли факелов. Луны, разумеется, нет, сейчас канун нового года. Все равно небо в тучах. Идет снег. Неожиданно тихо, они действительно далеко от городских стен. Они выбрались из города, который сейчас атакуют.

Дайянь пытался спасти Ци Вая тоже. Вай отказался. Они поклонились друг другу, и она ушла. Она и сейчас, в это мгновение, видит его, стоя в ночной роще, под засыпанными снегом ветками: как ее муж стоит возле из хранилища, неуклюже сжимая в руке старый меч, и смотрит на огонь. Ждет варваров.

– Моя госпожа, – произносит голос, который ей кажется знакомым. Ей кто-то кланяется.

– Прошу прощения, – отвечает она. – Я не вижу, кто вы.

– Командир Цзао, моя госпожа. Мы встречались в вашем доме, и я сопровождал вашего мужа из Шуцюяня летом.

– Да, – говорит она. А потом прибавляет: – Вы выпустили в меня стрелу. Вы собираетесь сделать это снова?

Он кашляет. Кто-то тихо смеется – это Дайянь, он подошел сзади.

– Тебе придется быть осторожным, мой друг. У нее острые коготки, когда ей нужно пустить их в ход.

– Тогда я сделаю все от меня зависящее, чтобы подружиться с ней, – отвечает человек по имени Цзао Цзыцзи. – Между прочим, здесь нет тигров. Тебе нечего бояться.

Она думает, что он обращается к ней, но это не так. Дайянь опять смеется.

– Напомни мне, почему мне тебя так не хватало?

– Потому что все идет не так, когда меня нет с тобой.

«Это должно было прозвучать, как шутка», – понимает Шань, но Дайянь на этот раз не смеется.

– Это почти правда, – вот и все, что он отвечает. – Скажи мне, что у нас здесь.

– Здесь двадцать человек. Слишком близко, чтобы взять больше. Три тысячи кавалеристов на западе, примерно в тридцати ли, спрятаны, алтаи не выслали патрульных. Я оставил приказ, чтобы они ждали в укрытии и убивали любого всадника, который их обнаружит.

– Что происходит у стен?

– Они врывались через северные ворота. Потом некоторые добрались до этой стороны изнутри и до южной стороны. Все ворота открыты. Они в городе. Сам можешь увидеть, – его голос звучит тихо.

– Увидеть город?

Дайянь проходит мимо друга и еще одного мужчины – Шань видит теперь их очертания. Он выходит на опушку рощи. Она идет за ним. Стоит рядом с ним и смотрит на пылающий Ханьцзинь. Сияние на фоне неба. Огонь и снег.

«Огонь и снег», – думает она. И отчасти ненавидит себя в тот момент, потому что эта фраза уже закрепилась в ее голове, и она даже знает, мотив какой старой песни она может обработать, чтобы написать нечто новое о бедствии этой ночи.

Что она за человек, если ее мысли могут устремиться в этом направлении среди ужаса и бегства, и гибели людей? Снег продолжает падать. Она говорит:

– Дух моего отца будет счастлив, что не дожил и не увидел этого.

Дайянь ничего не говорит. Он поворачивается к Цзао Цзыцзи.

– Три коня? Хороших коня?

– Да, – отвечает тот. – Могу я надеяться убедить тебя, что это безумие?

– Нет, – отвечает Дайянь.

Он поворачивается к Шань. Не прикасается к ней.

– Я вернусь, если боги позволят. Если нет, то ты должна доверять Цзыцзи и Мин Дуню, который был вместе с нами в туннеле. Они отвезут тебя на юг от реки Вай или на противоположный берег Великой реки, если до этого дойдет.

– Что ты собираешься делать? – спрашивает она, и ей удается произнести это спокойно. Руки ее дрожат. «Здесь холодно», – говорит она себе. На ней ее дурацкая двойная шляпа.

Он ей отвечает. Он ей все-таки рассказывает. Потом он уходит, так и не прикоснувшись к ней, выезжает из укрытия в роще вместе с еще одним мужчиной, в ночь, в снегопад.

В степях некоторые вещи оставались простыми в течение сотен лет у всех племен.

Один из тех, кто пережил то ужасное, неожиданное поражение к северу от Еньлина (он уцелел потому, что бежал, иначе не выжил бы), Пу’ла из племени алтаев понимал, почему он и другие всадники из той пережившей унижение армии сегодня ночью стоят на карауле в лагере, а не участвуют в окончательном разграблении города.

Его командир был порядочным человеком и знал отца Пу’лы. Отец Пу’лы был важным человеком, близким к военачальнику и кагану – или императору, как им теперь велели его называть.

Их командир обещал позднее, той же ночью, прислать катайских женщин для оставшихся в лагере караульных. Он проявил заботу и предусмотрительность. Нельзя сердить всадников, а Пу’ла и трое других караульных, стоящих на посту вместе с ним, были алтаями по крови, а не членами покоренных ими племен, набранных для участия в этом нападении. В степях принадлежность к определенному племени имела решающее значение. Твое племя – это твой дом.

И все равно, даже предвкушая развлечение позже и попивая кумыс сейчас, трудно стоять у юрты и смотреть, как твой народ расправляется с высокомерными катаями и их городом, совсем близко от лагеря. Видеть – и не принимать в этом участия.

Говорят, в Ханьцзине удивительно много домов с певичками. Наверняка там найдутся женщины, которых можно доставить сюда. Пу’ла был молод. Ему хотелось получить женщину прямо сейчас, даже больше, чем золото.

Он смотрел на пожары. Еще один начался на западе, рядом с городской стеной на той стороне. Он насчитал дюжину пожаров приличного размера. Ханьцзинь превратится в погребальный костер. Катайцы заново отстроят его для новых хозяев. Пу’ле рассказывали, что так всегда бывает.

Это было славное начало нового года, возмездие за годы унизительной покорности многих поколений. Даже после того, как катайские правители начали посылать на север дань, они называли ее подарком. Настаивали на том, чтобы император сяолюй называл себя сыном, в лучшем случае – племянником императора Катая.

Ну, все знали, что случилось с императором сяолюй. Бай’цзи, брат военачальника (герой Пу’лы), пьет кумыс из его черепа.

И император Катая ничем не будет повелевать после этой ночи. Пу’ла знал, что его и всех его сыновей и дочерей собираются увезти на север. Бай’цзи поклялся возлечь с императрицей Катая и заставить ее мужа смотреть. «Вот это мужчина», – думал Пу’ла. Он сделал несколько глотков из своей фляги.

Он не ждал, что им сегодня ночью привезут надушенных принцесс, он же не глупец. Но ведь можно рисовать себе картинки в темноте, правда? Гладкая кожа, аромат.