Гай Гэвриел Кей - Звездная река

Он бы никогда никому не признался, но он готов был уехать домой после той битвы к западу отсюда, когда часть армии Катая оказалась все же не такой уж беспомощной. Он был уверен, что погибнет. Но то была всего лишь одна армия, все остальные сломались под натиском всадников, побежали почти так же… ну, почти так же, как бежал Пу’ла, только незачем портить такими воспоминаниями эту ночь.

Ему не нравилось, что его оставили здесь, но уже давно установился порядок, при котором часовые в лагере участвуют в разделе добычи наравне со всеми. Кому-то ведь надо сторожить коней, и сокровища, и пленных.

И так далеко от места событий он не встретит противника с одним из этих двуручных мечей, как это могло бы случиться на одной из городских улиц, освещенных пожарами. В Ханьцзине еще остались солдаты. «Лучше оставаться здесь, на открытом пространстве, – думал Пу’ла, – на открытом месте всегда лучше». В конце концов, он выполняет важную задачу среди юрт.

Он умер с этой последней мыслью, не с мыслью о страхе перед мечом. Та мысль промелькнула у него на секунду раньше, когда человек, оборвавший его короткую жизнь (Пу’ле, из племени алтаев, было семнадцать лет, он был единственным сыном своего отца), еще целился из лука.

Такой же смертью – стоя в карауле ночью, от стрелы – умер еще один юный всадник, за два лета до этого. О-Янь из племени цзэни, четырнадцати лет, был убит стрелой, выпущенной умелым и опасным отцом Пу’лы, в ту ночь, когда алтаи напали на лагерь цзэни, начиная утверждать себя в мире.

В этом можно увидеть урок, некое значение – или не увидеть. Вероятнее всего, нет, потому что кто бы узнал об этом и чему бы этот урок научил?

Кан Цзюньвэню суждено было прожить необычайно долгую жизнь, большая ее часть прошла южнее Великой реки и в основном в добром здравии.

В более поздние годы он стал последователем Священного пути, преисполненный благодарности за дар долгой жизни. Он действительно считал свое существование даром, не заслуженным трудом и добродетелями, хотя в молодости много раз совершал мужественные поступки и всегда хранил честь своих предков. Он рассказывал много историй, но чаще всего одну, потому что в ней говорилось о Жэнь Дайяне, историю о ночи падения Ханцзиня и о том, что они вдвоем совершили под падающим снегом и облаками, скрывавшими звезды.

Выйдя из туннеля, который вывел их из горящего города, они с командиром – только они вдвоем, взяв с собой третьего коня, – выехали из рощи, где их ждали солдаты.

Перед тем как ехать, командир Жэнь снял тунику и верхнюю накидку, оставив только меховую безрукавку. И распустил волосы, как это делали варвары. Цзюньвэнь сделал то же самое с одеждой и волосами. Он бросил взгляд – не смог удержаться – на спину командира, чтобы увидеть слова, которые, как говорят, вытатуированы у него на спине, но было темно, и все равно безрукавка их скрывала.

Он не знал, что они собираются сделать или попытаться сделать. Он не разрешил себя ощущать холод. Когда человек молод, он может заставить себя принять такое решение.

Ему не хотелось умирать, но он был готов к тому, что соединится с духами отца и старших братьев еще до восхода солнца. Он не собирался позволить захватить себя в плен и сделать рабом.

Он был катайцем из одной из потерянных префектур, всю жизнь прожил под властью варваров. Он и его семья были фермерами, платили огромные налоги сяолюй, которые ими правили и считали их чем-то средним между слугами и рабами.

Затем, однажды летней ночью, много лет назад, его отца и двух старших братьев поймали и казнили – чтобы преподать урок остальным – за контрабанду чая и соли. Цзюньвэня, еще не ставшего мужчиной, заставили смотреть, вместе со всеми жителями деревни. Его мать упала на землю рядом с ним, когда умерли ее муж и дети. Сяолюй не стали ее избивать, они только смеялись. Один из них плюнул на нее, уезжая.

Жизни могут втекать в одно мгновение и вытекать из него.

Его мать умерла в том же году. Цзюньвэнь, его сестра и ее муж едва справлялись с делами на ферме. Потом повысили налоги.

Он сбежал на юг во время смуты, последовавшей за восстанием алтаев на востоке. Вступил в армию Катая к северу от Ханьцзиня. К тому времени он уже стал достаточно взрослым, ему дали меч и сапоги, но ничему не обучили. Небольшого роста, но жилистый парень с оккупированных земель. Говорил с акцентом. Люди его недооценивали.

Цзюньвэнь был одним из тех, кого армия отправила атаковать Южную столицу сяолюй, – и также одним их тех, кто потерпел там сокрушительное поражение. Он отступал вместе со всеми, охваченный яростью, а потом оказался в армии, отправленной на север, чтобы сдержать нашествие огромного войска алтаев.

Он опять бежал, вместе с уцелевшими в той катастрофе. Большинство солдат разбежалось кто куда, постарались убраться как можно дальше. Цзюньвэнь отправился прямиком в Ханьцзинь. Он чувствовал себя опозоренным. Он не был трусом и ненавидел степных всадников – потому что был катайцем и из-за своей семьи. Мальчика заставили смотреть на убийство отца и братьев, и он слышал смех всадников.

Во время осады города он выделил того единственного командира, который напоминал лидера старой школы, похожего на командиров тех славных дней, когда Катай завоевал степи, вынудил их покориться и платить дань. Ему удалось поступить в отряд Жэнь Дайяня, а потом поговорить с самим командиром, заставить его понять, что Кан Цзюньвэнь, сын Кан Сяо-по, готов сделать все необходимое (или хотя бы возможное) в борьбе против варваров.

Он объяснил, что говорит на языке степей, потому что вырос в одной из префектур, находящихся под властью степняков. С акцентом сяолюй, с их быстрыми, смазанными гласными. Он понимает все, что ему говорят, и его поймут.

Вот как получилось, что он оказался в длинном туннеле в канун нового года, покидая столицу, когда алтаи ворвались в городские ворота. А потом – сейчас – он ехал к вражескому лагерю, в зимнюю ночь, в одной безрукавке, с распущенными волосами.

Справа от них пылала столица. Они слышали топот копыт алтайских коней и хриплые, дикие вопли торжествующих всадников, когда они обогнули стены и ворвались в западные и южные ворота.

«Несомненно, – подумал Кан Цзюньвэнь, – это бедствие никогда не забудут». Черный момент в истории мира.

Командир Жэнь хранил молчание, пока они ехали. Они пустили коней рысью, не галопом – земля была неровной, явно опасной. Они подъехали к кучке дубов, их было слишком мало, чтобы называться рощей. Командир знаком приказал спешиться. Они привязали коней и оставили их там. Теперь они шли пешком, осторожно, вглядываясь сквозь снег и темноту, прислушиваясь.

Именно Цзюньвэнь увидел огни костров. Он коснулся командира и указал туда рукой. Жэнь Дайянь кивнул головой. Приложил губы к самому уху Цзюньвэня.