Стивен Эриксон - Пыль грез. Том 2

– Слушаюсь, скипетр.

Воин направился к коню.

Да, бдение – это то, что нужно. Ночь без сна – пусть яркое пламя отгонит прочь поселившуюся в душе тошноту.

Лучше всего, подумал он, будет не дожить до возвращения домой. Пускай с его внуками играет в медведя их дядюшка, или двоюродный братец, – короче, кто-нибудь другой. А еще лучше, если у него до самой смерти так и не выдастся возможности поспать.

Одна последняя битва у лагеря сэнанов. Перебить их всех – и самому пасть в бою. Смешать свою кровь с красной грязью. А когда я умру, тогда и заключу мир… с их мертвецами. Вряд ли есть смысл продолжать эту треклятую идиотскую войну на пепельных равнинах смерти.

Любимая моя дочь, тебе недолго осталось блуждать в одиночестве. Клянусь тебе. Я отыщу твою тень и буду вечно ее защищать. Как наказание за свою неудачу и как доказательство моей любви.

Он огляделся, словно надеясь рассмотреть в угасающем свете дня ее плавающую рядом душу, призрака с перепачканным грязью лицом и неверием в глазах. Хотя нет – с терпением освободившегося навеки. Свобода от всего этого. Вообще от всего. В новом месте. Где тошнота не грызет изнутри, где тело не скручивается судорогой, не дергается в ответ на каждый укол совести, каждую душевную боль.

Духи камня, даруйте мне покой!

Армия Марала Эба вдвое выросла в размерах по мере того, как к ней присоединялись сбредавшиеся со всех направлений воины, пережившие разгром лагерей – и исполненные стыда оттого, что живы сами, а их дети, жены и мужья пали от железа предателей-акриннаев. Многие явились без оружия, утратив доспехи, что свидетельствовало о бегстве, о том, как трусость гнала их прочь с выпученными от ужаса глазами. Случается, что воинов посреди битвы будто обдает холодной волной, случается даже с баргастами, и волна эта иной раз становится бушующим водоворотом, где тонет любой рассудок, где бегство становится необходимостью превыше чести и долга. Лица выживших в таком водовороте делаются серыми и отечными, и смердит от них тяжелым запахом вины.

Однако новости о поражениях отрезвили Марала Эба достаточно, чтобы не вершить немедленный суд над пораженцами с бегающими глазками. Тот явно чувствовал, что лишних баргастов у него сейчас нет, хотя Бакал и все остальные прекрасно понимали – воины, которых однажды захлестнула волна паники, теперь внутренне сломлены. Хуже всего, что в миг, когда битва застынет в неустойчивом равновесии, их ужас может вернуться. И тем самым решить исход сражения, поскольку вновь хлынувшая наружу паника заразит и остальных.

От сэнанов вестей не было. Похоже, на клан самого Бакала акриннаи напасть не успели, во всяком случае, пока. Маралу Эбу вскорости предстоит установить контроль над армией сэнанов и объявить ее своей. После чего он поведет всех на коварного Иркулласа.

Вся огромная масса воинов только и делала, что сыпала проклятьями. Им было совершенно очевидно, что Акрин уже давно планировал войну, засылая лазутчиков под видом так называемых купцов и выжидая лишь удобного момента, чтобы подло ударить в спину. Иначе как скипетру удалось в столь краткий срок собрать огромное войско? Беглецы в один голос свидетельствовали, что врагов – десятки тысяч.

Бакал разговорам не верил. Онос Т’лэнн пытался избежать именно этой войны. Неправильной. Марал Эб всюду появлялся в компании своих двух братьев, а вокруг вились самодовольные идиоты, которые лезли вон из кожи, пытаясь найти как можно более подходящие слова, чтобы порадовать нового вождя и парочку его мрачных смертоносных родственников. Эти сочиняли предлог за предлогом, чтобы направить обвинительные стрелы куда-нибудь в сторонку. Мертвый Онос Т’лэнн уже не слишком годился, хотя остатки мутной злобы в его адрес пока сохранялись – на тот случай, если потребуется вымазать дерьмом возможных соперников из числа сэнанов. Но главными виновниками теперь считались акриннаи – Иркуллас и его торговцы лошадьми, лживые и бесчестные шпионы.

К тому времени, когда армия достигнет лагеря сэнанов, она будет прямо-таки кипеть благородной яростью безвинно пострадавших.

– Пускай что хочет, то и болтает, – заметил Страл на дневном привале. – Как только, Бакал, в ложь уверует достаточное количество слушателей, она обращается в правду. Начинает сверкать, словно вечный огонь, и горе тому болвану, что рискнет в него помочиться. Разорвут на части.

Истина в уверенных речах Страла звенела чисто, словно после удара молотом о наковальню, так что отвращению оставалось лишь грызть Бакала изнутри, не находя выхода. Внутренний этот зуд сражался с болью в не до конца залеченном локте, отчего шаг сделался деревянным и неловким. Но хуже всего были сжимавшие душу Бакала железным кулаком стыд и ненависть к себе. Вот он, убийца Оноса Т’лэнна. С такой яростью нанес ему удар, что собственную руку покалечил. Глядите, друзья, – вот идет истинный Белолицый баргаст! От дружков Марала Эба он именно такое и слышал. В то время как его собственные товарищи-сэнаны уныло брели следом, ничуть не похожие на одолевших Оноса Т’лэнна победителей. И мрачно молчали, словно поплечницы во время похоронного обряда. Потому что мы тоже в ответе за его преступление. Он нас вынудил себя убить ради того, чтобы спастись самим. Но мы тем самым оказались трусами. Я – оказался трусом.

Бакал чувствовал себя стариком, а стоило взгляду случайно упасть на три широкоплечие фигуры во главе процессии, сзади напоминающие стервятников, в котел его ненависти словно бы швыряли очередной раскаленный добела камень. О да, варево вот-вот закипит – и будет бурлить в почерневшем котелке, покуда не выкипит дотла. Все так в пар и уйдет.

Зачем тебе мои баргасты, Марал Эб? Куда нам бежать, когда Иркуллас нанесет еще один сокрушительный удар? Нужно было все обдумать. И попытаться найти выход. Смогут ли он сам и его воины убедить остальной клан отринуть Марала Эба? И вместе с ним – самоубийственную войну? Бакал заскрипел зубами – он начал понимать всю тяжесть той ноши, что лежала на плечах Оноса Т’лэнна. Всю ее невозможность.

Истинная война – это война с глупостью. Как я только этого до сих пор не осознавал? Хотя ответ несложный – я ведь сам и был чуть ли не главным из всех глупцов. И однако, Онос Т’лэнн, ты встал передо мной и посмотрел мне в глаза – вручив мне то, чего я не заслуживал.

А теперь взгляни на меня. Когда передо мной Марал Эб, меня от одного его вида тошнит. От его победного румянца, наглой ухмылки, хмельного взгляда. Я ему прямо в рожу готов наблевать – и, будь у меня в кишках хоть немного жратвы, вряд ли удержался бы.

Онос Т’лэнн, ты должен был нас убить – всех воинов, что были с тобой. Перебить всех глупцов, вообще всех до единого – вместо этого ты оставил нас один на один с наследством собственной тупости. С Маралом Эбом. Ровно таким вождем, которого мы заслужили.