Мелисса Грей - Полуночная девушка

– Гай за меня жизнь отдаст, – возразил Дориан. Он знал, что это правда, но понимал и другое: сколько ни цепляйся за ложь, которой он так долго утешался, отныне этого недостаточно.

Джаспер расплылся в печальной и мечтательной, как показалось Дориану, улыбке.

– Но тебе-то нужна не его жизнь, верно? – спросил Джаспер.

Дориан не нашелся, что ответить. Да если бы и знал ответ, все равно ничего не сказал бы Джасперу. Сунув руки в карманы джинсов, он молча зашагал дальше. Вокруг щебетали птицы. Дориан хранил молчание.

– Вот-вот. – Джаспер спрятал монетку в карман. – Я тоже так думаю.

Эхо оглядела лежавшие перед ними развалины. Когда-то здесь был монастырь, но сейчас его фасадная стена обвалилась, а все мало-мальски ценное давным-давно разграбили. Однако три стены по-прежнему стояли, и природа вступила в свои права: раскидистые ветви старого дуба образовали над руинами нечто вроде крыши. Эхо догадалась, что Гай выбрал это место для ночевки, потому что оно сухое и защищенное, а вовсе не из-за красоты.

– Шутишь? – удивился Джаспер. – Мы что, будем здесь ночевать?

– Нет, – ответил Гай. – Не шучу.

Джаспер издал такой протяжный стон, что Эхо забеспокоилась, остался ли у него в легких воздух.

– И почему я вообще согласился участвовать в этой авантюре?

– По-моему, ты говорил, что пошел на это ради престижа, – бросил через плечо Дориан. Он уже старательно чертил заклинания, которые должны были предупредить их о любых незваных гостях опаснее кролика. Острием меча он выводил на земле широкий круг из дракхарских рун.

– Что-то этот престиж дорого мне обходится, – заметил Джаспер. – Благодарю покорно. Я бы лучше предпочел теплую мягкую постель.

Эхо слушала их болтовню. Дориан совершенно освоился с птератусами. Похоже, за последние дни произошло что-то очень важное, что Эхо упустила. Даже Айви оттаяла. Дориан старался, как мог, загладить свою вину, и Айви его простила. Она всегда была доброй. Куда добрее Эхо.

Джаспер рассмеялся над чем-то, что сказала Айви, и Эхо стало тошно. Ей было невыносимо тяжко сознавать, что в жизни есть место радости и веселью, в то время как она, казалось, гниет изнутри. Пробормотав какое-то извинение, которое ее спутники, занятые разговором, вряд ли расслышали, Эхо устремилась прочь из лагеря. Она углубилась в чащу леса, перебираясь через поваленные деревья и остатки монастырской стены.

В сумерках в лесу царило безмолвие, казалось, даже птицы замолчали, чтобы полюбоваться окружающей красотой. Из-за деревьев на горизонте выглядывало закатное пурпурно-красное солнце. Эхо понимала, почему Шварцвальд вдохновил братьев Гримм на создание страшных сказок. Темный, волшебный, опасный, лес был так великолепен, что у Эхо болезненно сжалось сердце. Вскоре она услышала шаги за спиной и, даже не оборачиваясь, догадалась, что это он .

Гай не проронил ни слова. Он подошел и встал рядом с Эхо. Он здесь, а уж говорить или молчать – ее дело. Некоторое время они молча смотрели, как вдалеке солнце садится за деревья. Листья шуршали, точно разговаривали на каком-то своем, мертвом языке. Эхо не понимала, о чем они говорят. Слова застывали в воздухе, но не обретали смысл.

– Пситуризм, – наконец проговорила она.

Гай подвинулся к ней. Под ногами у него хрустнули сухие листья. Эхо чувствовала, что он смотрит на нее.

– Пситуризм? – переспросил он.

– Шелест листьев на ветру.

– Вот уж не думал, что для этого есть отдельное слово, – признался Гай.

– Если вдуматься, на свете для всего существует отдельное слово. – Изо рта у Эхо вырывался пар, точно ее голос обретал материю и форму.

– Эхо, я…

Она перебила:

– В двенадцать лет мне нравился один мальчик. Кэрроу. Птератус, но выросли мы вместе. И мне казалось, что я ему тоже нравлюсь. И знаешь, что выкинула Руби?

Эхо не стала дожидаться, пока Гай ответит.

– Она ему наврала, будто я заразная. И если он до меня дотронется, то заболеет и у него выпадут перья. Я понять не могла, зачем она так сказала. Я же была совсем ребенком. Чем я это заслужила?

Эхо чувствовала, что Гай на нее смотрит, разглядывает ее профиль. Ей и хотелось тоже взглянуть на него, и не хотелось. Она сама не понимала, чего хочет, но теперь, когда слова сорвались с ее губ, остановиться уже не могла:

– После этого он ко мне и близко не подходил. И никто из птерят. Так продолжалось долго. Только Айви со мной дружила. – «И Роуан», – подумала Эхо, но о нем промолчала. Не хотелось обсуждать его с Гаем. С тех пор как они встретились с Роуаном в «Мезон Берто», она стала совсем другой. – Но самое обидное даже не это. В конце концов, Руби меня всегда терпеть не могла, да я и не старалась ей понравиться, но…

То, что было дальше, Эхо еще не рассказывала ни единой живой душе. Даже Птере, к которой прибежала, вся заплаканная, после того как Кэрроу сообщил ей, что ему рассказала Руби. Птера обняла девочку и, утешая, принялась гладить по спине. Даже Айви, от которой у Эхо не было секретов, ничего не знала.

– В Гнезде есть фонтан, который якобы исполняет желания. Я пошла к нему, бросила в него монетку. Сначала хотела загадать, чтобы Кэрроу снова со мной подружился. Потом – чтобы все забыли россказни Руби. Даже думала попросить, чтобы у меня выросли перья. Но ничего такого не загадала. Знаешь, что я пожелала в конце концов?

– Что? – тихо и даже с нежностью спросил Гай.

– Чтобы Руби умерла. Я пожелала ей смерти, чтобы мне больше никогда не пришлось ее видеть. Вот и накаркала, – подытожила Эхо и горько усмехнулась. Уж лучше смеяться, чем плакать, но смех получился вымученный и больно ранил ее сердце.

– Как бы то ни было, – сказал Гай, – мне жаль, что все так получилось.

Эхо засунула руки в карманы куртки. Пальцы у нее были такие ледяные, словно кончики их омертвели.

– Ну, теперь-то уж что…

– Да, но я все равно должен был тебе это сказать. Мне следовало быть расторопнее, не допустить, чтобы тебе пришлось мне помогать.

– Не надо. – Эхо покачала головой. – Не говори так.

– Я вовсе не… – Краем глаза Эхо заметила, как Гай потянулся к ней, но опустил руку. – Тогда ты не могла поступить иначе.

– Ты так считаешь? Думаешь, не могла? – Эхо пнула бревно, и маленькие червячки, потревоженные закатным светом, извиваясь, полезли под землю в поисках темноты. – Я же могла тебя там бросить. Но не бросила. Вернулась. А почему – сама не знаю. Мы ведь с тобой даже не друзья. Мы едва знакомы. Но я вернулась из-за тебя. И всадила человеку нож в спину. В буквальном смысле слова.

Она обернулась к Гаю. В тускнеющих лучах закатного солнца он не выглядел на двести лет. Он был мрачен, печален и молчалив. Эхо остро чувствовала, как бьется ее собственный пульс, как волосы Гая касаются его воротника, как блестят чешуйки на его скулах, как оживает ночной лес. Все это было одновременно страшно и прекрасно.