Терри Пратчетт - Наука Плоского мира. Книга 2. Глобус

– А по-моему, мы слишком многое рассказали тому крупному парню с залысиной, – сказал декан. – Ну, художнику, помните? Может, это двойник Леонарда Щеботанского? Тоже с бородой и хорошо поет. Зря вы ему проговорились о летающей машине Леонарда.

– Да он столько всего уже накорябал, что никто и внимания не обратит, – ответил Чудакулли. – И вообще, кто будет помнить художника, который даже улыбку не может нарисовать как следует? Суть в том, джентльмены, что фантастическое и… э-э… практическое изображение идут рука об руку. Одно ведет к другому, и их нельзя разделить при помощи какого-нибудь большого рычага. Прежде чем что-то сделать, сначала нужно представить это у себя в голове.

– Но эльфы по-прежнему здесь, – заметил профессор современного руносложения. – Все, чего мы добились, – это выполнили за них работу лучше, чем они сделали бы это сами. Я не вижу, какой в этом смысл !

– А это уже пункт номер два, – сказал Думминг. – Ринсвинд?

– Что?

– Ты хотел рассказать нам о втором пункте, помнишь? Кажется, ты говорил, что хочешь привести этот мир в порядок.

– Но я не знал, что мне придется устраивать презентацию!

– Так что, слайдов у тебя нет? И вообще никаких наглядных материалов?

– Они меня только тормозят, – сказал Ринсвинд. – Но это же очевидно, разве нет? Мы говорим: видеть значит верить… Я над этим задумался, и оказалось, что это не совсем так. Мы не верим в стулья. Они просто существуют, и все.

– Ну и что? – спросил Чудакулли.

– Мы не верим в то, что видим. Мы верим в то, чего не видим.

– И?

– И я сверился с Б-пространством насчет этого мира и выяснил, что, кажется, мы создали тот мир, в котором люди должны выжить, – сказал Ринсвинд. – Потому что теперь они могут изображать богов и монстров. А когда они могут их изображать, им больше не понадобится в них верить .

Наступило продолжительное молчание. Через некоторое время его нарушил заведующий кафедрой беспредметных изысканий:

– Мне показалось или вы тоже заметили, сколько огромных кафедральных соборов они построили на этом континенте? Больших-пребольших зданий, полных замечательных мастерских работ? И художники, которые нам встречались, были страстно увлечены религиозной живописью.

– А суть-то в чем? – спросил Чудакулли.

– Я к тому, что это происходит именно тогда, когда людям становится по-настоящему интересно, как устроен мир. Они задают больше вопросов: «как?» «почему?» и тому подобные, – ответил заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Они ведут себя так же, как Фокиец, только не сходят с ума. Ринсвинд, кажется, намекает на то, что мы уничтожаем местных богов.

Волшебники посмотрели на него.

– Э-э… – продолжил он, – если вы думаете, что бог огромен, могуч и вездесущ, то вполне естественно его бояться. Но если кто-то вдруг нарисует его в виде бородатого старика на небесах, то не пройдет много времени, прежде чем люди скажут: «Не глупите, никакого бородатого старика на небесах быть не может, давайте лучше изобретем логику».

– А разве здесь не бывает богов? – спросил профессор современного руносложения. – У нас-то их полным-полно на вершинах гор.

– Мы так и не обнаружили богород в этой вселенной, – задумчиво ответил Думминг.

– Но он же вырабатывается разумными существами, аналогично тому, как метан выделяется коровами, – сказал Чудакулли.

– Во вселенной, работающей на магии, – разумеется, – пояснил Думминг. – Но эта основана на искривленном пространстве.

– Ну, здесь полно войн, смертей и, полагаю, в избытке верующих, – сказал заведующий кафедрой беспредметных изысканий, который, похоже, ощущал крайнюю неловкость. – Когда тысячи людей умирают ради бога, то появляется бог. Если кто-то готов умереть ради бога, то опять-таки появляется бог.

– У нас да. Но так ли это здесь? – спросил Думминг.

Волшебники какое-то время помолчали.

– У нас из-за этого возникнут какие-либо неприятности с религией? – спросил декан.

– Пока никого из нас не ударило молнией, – заметил Чудакулли.

– Что правда, то правда. Был бы еще менее… э-э… необратимый способ это проверить, – проговорил заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Э-э… Религия, преобладающая на этом континенте, напоминает семейную фирму. И она похожа на старое омнианство.

– Строга в наказаниях?

– В последнее время нет. Теперь она равнодушна к небесному огню, всемирным потопам и превращениям в пищевые добавки.

– Можешь не продолжать, – сказал Чудакулли. – Бог появляется на людях, дает список простых заповедей о морали, а потом как будто наступает тишина? Не считая миллионов людей, спорящих по поводу того, что означает «Не укради» и «Не убий».

– Все верно.

– Значит, это один в один как омнианство, – хмуро проговорил аркканцлер. – Шумная религия – молчаливый бог. Мы должны действовать осторожно, джентльмены.

– Но я же вам сказал: в этой вселенной нет ни одного явного следа какого-либо божественного создания! – сказал Думминг.

– Да, это очень странно, – ответил Чудакулли. – Как бы то ни было, здесь у нас нет магической силы, что вынуждает нас быть осторожными.

Думминг приоткрыл рот. Он хотел сказать: «Мы знаем все об этом мире! Мы сами видели, как он возник! Это просто шары, вращающиеся по кривым. Материя, искривляющая пространство, и пространство, перемещающее материю. Все происходящее здесь – это результат пары простых правил! И все! Здесь все происходит по правилам! Здесь все… логично».

Сам он хотел, что все было логичным. Но Плоский мир таким не был. Одни события происходили там по прихоти богов, другие – потому что казались хорошей идеей на тот момент, третьи – просто по чистой случайности. Но логики в них не было – по крайней мере такой логики, которую Думминг мог бы одобрить. Он одолжил простынь у доктора Ди и отправился в город под названием Афины, о котором постоянно рассказывал Ринсвинд. Там он слушал людей, не очень отличавшихся от философов из Эфеба, которые говорили о логике так хорошо, что у него наворачивались слезы. Они не жили в мире, где события случаются по чьей-то прихоти.

Все тикало и вращалось подобно гигантской машине. Здесь действовали правила, и все было одинаковым. Даже на звезды, которые появлялись каждую ночь, всегда можно было положиться. Планеты не исчезали из-за того, что подлетали слишком близко к плавнику и тот отбрасывал их далеко от солнца.

Никаких проблем, никаких сложностей. Пара простых правил, горстка элементов… Все предельно просто. Конечно, стоит признать, ему было тяжеловато понять, как именно пара простых правил может произвести, скажем, перламутровый блеск или гребенчатого дикобраза, но он был уверен, что местные это понимали. Ему отчаянно хотелось верить в мир логики. Для него это был вопрос веры.