Роберт Л. Андерсон - Страна снов

Мире, где она бездомная, без семьи, да еще и в розыске.

И все равно Деа знала, что не останется здесь. Просто не сможет.

– Значит, я могу уйти хоть сейчас, и те… монстры не придут за мной снова?

Король улыбнулся, на этот раз печально.

– Те монстры останутся в кошмарах твоего приятеля Коннора. И в его воспоминаниях, конечно.

Деа поглядела на своего отца, стараясь запомнить его лицо, тонкую щетину, пробивающуюся на шее и подбородке, нависшие брови. Отец. Слово, не имеющее значения. Что бы он ни говорил, этот мир для нее чужой.

– Я хочу поговорить с мамой, – сказала она.

В глазах короля что-то блеснуло – гнев или печаль, Деа не поняла.

– Твоя мать останется здесь, Деа, – ответил он. – Это часть договора. Если ты уйдешь, я приму меры, чтобы ты никогда ее не увидела. Поверь, я сумею не подпустить тебя к городу и даже к ямам.

Удар проник в грудь и разорвал все внутри, оставив ее пустой, задыхающейся. Конечно, без подвоха не обошлось.

– Я хочу ее увидеть, – повторила Деа.

– Пожалуйста, – король показал на простую деревянную дверь за троном. – Она в башне. И еще, – добавил он, когда Деа пошла к двери, – я не чудовище, но и не святой. Терпение не входит в число моих добродетелей. У тебя есть двадцать четыре часа, чтобы принять решение.

За дверью оказалась красивая, изящная комната, вроде домашнего кабинета или нарядной гостиной. Стены были уставлены книгами, стройные колонны поддерживали высокий расписной потолок, у незажженного камина стояли позолоченные стулья. Через окно-плафон Деа различила башню, поднимавшуюся над этой комнатой почти вертикально.

Она услышала приближающиеся шаги и, боясь очередного монстра-охранника, поспешила к раскрашенной двери на другом конце комнаты и взялась за замысловатую золотую ручку. От прикосновения ручка пришла в движение – начала таять, меняться, извиваться, и вскоре уже металлическая змейка поползла по руке Деа к плечу. Ее брюшко было жестким и холодным, как сталь. Все это было неудивительно, но Деа не могла не удивляться. Она беспечно позволила себе забыть, что находится в мире, сотканном из снов, где все текуче и изменчиво.

– За дверью налево, – прошипела змея. – И на самый верх.

Затем она поползла вниз, свернулась и снова стала дверной ручкой.

На этот раз дверь без труда открылась.

За ней начиналась другая лестница, широкая, светлая, с ковровой дорожкой. Поднимаясь, Деа проходила мимо открытых окон, в которые влетал теплый ветер, пахнувший апельсиновой коркой, табаком, немытыми телами, жареным мясом и так далее. Деа потела в своей куртке и чуть не остановилась, чтобы ее снять, но страх и жгучее желание увидеть мать и найти все ответы заставляли ее торопиться.

Вскоре начали попадаться свидетельства вторжения мира природы: ковер на ступенях сменился густым мхом, узкие плети плюща тянулись по стенам, как узловатые пальцы. Из трещин штукатурки выглядывали цветы, подоконники густо заросли колокольчиками и жимолостью – цветами, которые всегда напоминали Деа о Мириам. Пурпурный вьюнок затянул потолок, и бутоны свешивались каплями дождя, которые вот-вот сорвутся.

Чем выше поднималась Деа – город внизу превратился в сплошную светящуюся массу, мозаику из стекла, дерева и золота, – тем сильнее становилось ощущение присутствия Мириам. Деа побежала, несмотря на жару и дрожавшие от усталости ноги.

Наконец лестница привела ее к узенькой деревянной дверке. Заперто. Деа начала стучать кулаком. Ей хотелось плакать, но в горле пересохло, глаза жгло. В душе было пусто, будто все чувства выгорели.

– Впусти меня! – Голос отразился эхом от стен и тоже прозвучал гулко и пусто, словно чужой. Неужели отец обманул, одурачил? Деа продолжала стучать и звать: – Пожалуйста, пожалуйста, впусти меня!

– Деа, это ты?

Деа попятилась, подавив рыдание. Это обман, наверняка обман! Ее охватил страх, какого еще не бывало в жизни, какого она не испытывала, даже когда пропала Мириам. Она не хотела, чтобы дверь открылась, и не могла выдержать клейкие секунды ожидания, которые растягивались в целую вечность. Деа не могла дышать. Ей хотелось плакать – и убежать.

Дверь открылась, и на пороге оказалась Мириам – живая и настоящая.

Деа застыла на месте.

Мириам изменилась – настолько, что Деа стало неловко. Волосы свободно падали на спину, одета она была в длинное белое платье, очень простое и совсем непохожее на то, в чем она ходила в реальной жизни. Мириам была босиком, руки обвиты плетями плюща, словно длинными браслетами. Мама выглядела гораздо лучше, чем запомнила Деа: она уже не казалась болезненно худой, глаза блестели ярче. Пребывание в городе снов питало ее и придавало сил. На миг Деа ощутила неприязнь.

Она поняла, что все сказанное отцом – правда.

– Ты нашла меня, – мягко произнесла Мириам, и неприязнь ушла. Пропало все, кроме огромного облегчения, и Деа нетвердыми шагами подошла и обняла мать. Пахло от Мириам как раньше – мылом и клубникой, долгими летними днями, блестящим асфальтом и открытыми окнами. Домом. Деа наконец дала волю слезам. В объятиях матери она рыдала, трясясь всем телом, зная, что теперь все будет хорошо – мама все поправит.

– Я ждала, что ты придешь, – сказала Мириам в волосы Деа, тихонько укачивая ее, как в детстве. – И боялась, что придешь. О Деа, я была ужасной матерью. Прости меня. Ты сможешь меня простить?

– Да, – прошептала Деа. Ей полагается требовать объяснений и бушевать от возмущения, но она уже простила матери все, что было прощать. Мириам рядом, живая и настоящая. Важнее этого ничего нет.

Мириам улыбнулась, но глаза остались грустными.

– Проходи, посмотришь, как я живу, – она потянула Деа за руку.

– Мама, – Деа выдернула руку, не зная, что сказать, но слова вылетели сами: – Мам, пожалуйста, уйдем домой!

– Детка, – Мириам взглянула на дочь огромными синими глазами с любовью – и раздражением, – это и есть мой дом.

– Нет! – То же самое сказал король, но Деа не могла с этим смириться. – Твой дом со мной, в Филдинге – или там, куда мы уедем, в Калифорнию или Санта-Фе, Сент-Луис или Новый Орлеан. Мам, ты же всегда хотела в Новый Орлеан! – затараторила она, не в силах замолчать.

У Мириам сделался усталый вид, будто она целый день проработала на новой работе и только что вспомнила, что в доме нет продуктов, – выражение лица, очень знакомое и одновременно такое неуместное на каменной лестнице башни над городом снов.

– Пойдем, Деа, – повторила она, жестом приглашая Деа за собой.

Комнатка наверху башни оказалась красивой, но почти пустой. Свет лился через большие окна, выходившие на город с трех сторон. Цепкий плющ и бледные розы каскадами свешивались с подоконников, будто вода переливалась на каменный пол. К окну был придвинут стул. Вся меблировка состояла из выцветшего ковра, узкой кровати и, к удивлению Деа, большого зеркала в красивой резной раме.