Стефани Майер - Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник)

– Почему же ты не остался с ними?

Я понятия не имел, почему она так заинтересовалась, но она не сводила с меня проницательных глаз. Казалось, моя скучная биография имела для нее жизненно важное значение.

– Фил постоянно в разъездах. Он зарабатывает на жизнь бейсболом. – Я нехотя улыбнулся.

– Я могла слышать о нем? – она ответила полуулыбкой и легким намеком на ямочки на щеках.

– Вряд ли. Фил играет неважно. Всего лишь в низшей лиге. И постоянно ездит куда-нибудь.

– И твоя мама отправила тебя сюда, чтобы иметь возможность сопровождать его в поездках. – Она опять не спрашивала, а утверждала.

Я машинально распрямил ссутуленные плечи.

– Никуда она меня не отправляла. Я сам уехал.

Она нахмурилась.

– Не понимаю, – призналась она так, словно это раздражало ее сильнее, чем следовало.

Я вздохнул: что и зачем я пытаюсь ей объяснить? Эдит ждала, глядя на меня.

– Сначала мать оставалась со мной, но скучала по Филу. Я же видел, как она мучается… вот и решил, что будет полезно пожить у Чарли, – мрачно закончил я.

– И теперь мучаешься ты, – указала она.

– И что с того? – с вызовом спросил я.

– По-моему, несправедливо, – пожала она плечами, не сводя с меня пристального взгляда.

Я коротко усмехнулся.

– А разве ты не знала? В жизни не бывает справедливости.

– Кажется, что-то в этом роде я уже слышала, – сухо подтвердила она.

– Вот, собственно, и все, – заверил я, не понимая, почему она до сих пор так внимательно смотрит на меня.

Она склонила голову набок, и ее золотистые глаза стали похожи на лазеры, лучи которых без труда проникают сквозь кожу.

– Здорово у тебя получается, – с расстановкой произнесла она. – Но готова поспорить, что ты страдаешь, хотя и стараешься не подавать виду.

Я пожал плечами.

– Повторяю: ну и что?

– Я совсем тебя не понимаю, вот и все.

Я нахмурился.

– А зачем тебе это надо?

– Вопрос в самую точку, – пробормотала она так тихо, словно говорила с самой собой. После нескольких секунд молчания стало ясно, что другого ответа я не услышу.

Возникла неловкость, но Эдит не отворачивалась. Я мог бы смотреть на ее лицо бесконечно, но боялся, как бы она чего-нибудь не подумала, поэтому перевел взгляд на доску. Она вздохнула.

Снова бросив взгляд на Эдит, я убедился, что она по-прежнему смотрит на меня, но выражение ее лица изменилось… стало расстроенным. Или раздраженным.

– Извини, – быстро произнес я. – Наверное, я… я тебя раздражаю?

Она покачала головой и улыбнулась только одним краешком рта, показав одну ямочку.

– Нет, не ты. Я сама себя раздражаю.

– Почему?

Она склонила голову набок.

– Обычно я без труда… разбираюсь в людях. А на этот раз ничего не выходит – ума не приложу, как тебя понять. Забавно, да?

Я погасил довольную усмешку.

– Скорее, неожиданно. Мать вечно твердит, что я для нее как открытая книга. Послушать ее, так у меня все мысли на лбу написаны.

Ее улыбка исчезла, она посмотрела на меня в упор, но не с гневом, как раньше, а просто пристально. Как будто пыталась разобрать текст, который видела моя мать. А потом, так же неожиданно переключившись, опять улыбнулась.

– Наверное, я переоценила свои силы.

Я не знал, что ответить на это.

– Эм-м… то есть?

Она рассмеялась, и этот смех прозвучал как музыка, хотя я никак не мог придумать, с каким бы инструментом сравнить его. Ее зубы были, как и следовало ожидать, идеально ровными и ослепительно-белыми.

Тут миссис Баннер призвала класс к порядку, и я с облегчением стал слушать ее. Оказалось, поддерживать беседу ни о чем с Эдит непросто. У меня как-то странно кружилась голова. Неужели я и вправду только что рассказал подробности своей скучной истории этой красивой и удивительной девчонке, которая то ли ненавидит меня, то ли нет? Нашим разговором она вроде бы увлеклась, но теперь я видел краем глаза, как она снова отодвинулась подальше от меня и судорожно, в явном напряжении вцепилась в край стола.

Я делал вид, что внимательно слушаю миссис Баннер, которая возилась с пленками и проектором, но мои мысли были далеки от темы урока.

Сразу после звонка Эдит выскользнула из класса так же быстро и легко, как в прошлый понедельник. И как в тот же день, я уставился ей вслед, отвесив челюсть.

Почти в тот же миг возле моего стола очутилась Маккайла.

– Ужас! – пожаловалась она. – Их вообще не различить, эти стекла! Повезло тебе, у тебя Эдит в напарниках.

– Ага, она, похоже, разбирается в этих луковых корешках.

– И вроде бы сегодня не злилась, – добавила Маккайла, пока мы надевали куртки. Дружелюбие Эдит ее не обрадовало.

Я изобразил безразличие.

– Интересно, что с ней стряслось в прошлый понедельник.

По дороге в спортзал я не слушал болтовню Маккайлы, физкультурой тоже особо не заинтересовался. Сегодня я попал в одну команду с Маккайлой, и она услужливо успевала играть и на моей, и на своей позиции, поэтому я отвлекался от мыслей, только когда наступала моя очередь подавать, а моей команде – бдительно уворачиваться от моих мячей.

Дождь сменился мелкой изморосью, но пока я шел к стоянке, успел изрядно промокнуть. Запрыгнув в машину, я включил печку на полную мощность, плюнув на надсадный рев мотора.

Оглядываясь, чтобы убедиться, что выезд свободен, я вдруг заметил неподвижную белую фигуру. Через три машины от меня, прислонившись к передней дверце «вольво», стояла Эдит Каллен и внимательно смотрела в мою сторону. Она не улыбалась, но и не пыталась убить меня взглядом – по крайней мере, пока. Я отвернулся, перешел на заднюю передачу и в спешке чуть не стукнул ржавую «тойоту-короллу». К счастью для «тойоты», я вовремя ударил по тормозам: такую машину мой пикап легко превратил бы в металлолом. Я сделал глубокий вдох и, не глядя по сторонам, осторожно повторил попытку вырулить со своего места, на этот раз успешно. Проезжая мимо «вольво», я смотрел прямо перед собой, но, судя по тому, что заметил боковым зрением, мог бы поклясться: Эдит смеется.

Открыв глаза следующим утром, я сразу заметил: что-то изменилось.

Другим стал свет. По-прежнему серовато-зеленый, как пасмурным днем в лесу, он ощутимо посветлел. Я понял, что тумана за окном нет.

Вскочив, я выглянул в окно и застонал.

Тонкий слой снега покрыл двор, припорошил крышу моего пикапа и выбелил улицу. Но это было еще не самое страшное. Весь вчерашний дождь замерз, затвердел, покрыв иголки на деревьях фантастическим панцирем и превратив подъездную дорожку в опасный каток. Мне стоит немалого труда не падать даже на сухой земле, а в такой день, как этот, мне лучше вообще не вылезать из постели.

Чарли уехал на работу задолго до того, как я спустился. В некотором смысле жить с Чарли было все равно что одному, и я обнаружил, что наслаждаюсь одиночеством, а не страдаю от него.