Стефани Майер - Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник)

Ну, а потом тебя чуть не задавили у меня на глазах. Позднее я придумала идеальное оправдание своим действиям в тот момент: если бы я не спасла тебя, твоя кровь растеклась бы прямо передо мной, и тогда я не сдержалась бы и выдала нас всех. Но это оправдание я нашла позднее. А в тот момент я думала лишь об одном: «Только не его!»

Она закрыла глаза, на ее лице проступила мучительная боль. Долгую минуту она молчала. Я с нетерпением ждал, хотя, пожалуй, моя реакция была не самой осмысленной. Но все равно я испытал облегчение, наконец-то выяснив, как выглядела вся эта история с точки зрения Эдит.

– А в больнице? – спросил я.

Она открыла вспыхнувшие глаза.

– Я пришла в ужас. Не могла поверить, что все-таки подвергла опасности всех нас, по своей воле очутилась в твоей власти – не чьей-нибудь, а твоей! Как будто мне требовалась еще одна причина, чтобы убить тебя, – вырвавшееся слово заставило нас обоих вздрогнуть, и она быстро продолжала: – Но эта катастрофа оказала обратное действие. Я разругалась с Ройалом, Эл и Джессамин, которые считали, что сейчас самое время… так яростно мы еще никогда не ссорились. Но Карин встала на мою сторону, как и Арчи, – произнося имя брата, она поморщилась. Я так и не понял, почему. – А Эрнест сказал: действуй по обстоятельствам, только не уезжай. – Она покачала головой, легкая снисходительная улыбка скользнула по ее губам.

Весь следующий день я читала мысли каждого, с кем ты разговаривал, и с изумлением выяснила, что ты держишь слово. Я никак не могла понять тебя. Зато убедилась, что связана с тобой как нельзя более прочными узами. И сделала все возможное, чтобы оставаться как можно дальше от тебя. Но каждый день аромат твоей кожи, твоего дыхания… становился для меня таким же потрясением, как в самый первый раз.

Она снова посмотрела на меня глазами, полными удивительной нежности.

– И все-таки, – продолжала она, – было бы лучше, даже если бы я выдала всех нас в первую же минуту, чем если бы теперь, здесь, когда вокруг нет свидетелей и меня ничто не останавливает, я причинила тебе вред.

– Почему?

– Ах, Бо… – она коснулась моей скулы кончиками пальцев. От этого легкого прикосновения меня охватил трепет. – Бо, мне было бы незачем жить, если бы я навредила тебе. Ты не представляешь, как это мучает меня, – она вновь смутилась и опустила голову. – Как подумаю, что ты лежишь неподвижный, белый, холодный… и больше я никогда не увижу, как ты краснеешь, не увижу блеск озарения в твоих глазах, когда ты разгадываешь мои отговорки… это невыносимо, – она устремила на меня взгляд прекрасных измученных глаз. – Теперь у меня нет ничего дороже тебя. Ты – самое важное, что только есть в моей жизни.

У меня кружилась голова от стремительных перемен в разговоре. Всего несколько минут назад мы, если я не ошибся, говорили о моей неминуемой смерти, а теперь вдруг перешли на признания.

Я крепче сжал ее руку и заглянул в золотистые глаза.

– Мои чувства ты уже знаешь. Я здесь потому, что мне легче умереть, чем жить без тебя. – Я вдруг понял, насколько пафосно это звучит. – Прости, я кретин.

– Ты кретин, – со смехом согласилась она, и я засмеялся вместе с ней.

– Вот пума и влюбилась в ягненка… – пробормотала Эдит. Меня снова пронзил электрический разряд.

Я попытался скрыть свою реакцию.

– Глупый ягненок.

Она вздохнула.

– А пума – больная на голову мазохистка.

Долгое время она молча смотрела в сторону леса, а я гадал, о чем она думает.

– Но почему… – начал я и умолк, не зная, как продолжить.

Она повернулась ко мне и улыбнулась, солнце заиграло на ее лице.

– Да?

– Скажи, почему ты убежала от меня – здесь, на поляне?

Ее улыбка погасла.

– Ты знаешь, почему.

– Нет, я о другом: что такого я сделал? Я хочу знать, что я должен делать, чтобы тебе было легче, выяснить, что можно и чего нельзя. Вот это, например, – я провел большим пальцем по ее запястью, – кажется, можно.

– Ничего такого ты не сделал, Бо. Во всем виновата я.

– Но я хочу помочь.

– В таком случае… – она на минуту задумалась. – Просто ты находился слишком близко. Большинство людей инстинктивно сторонится нас, вот я и не ожидала, что ты настолько приблизишься. А еще – запах твоего горла… – она осеклась и присмотрелась ко мне, пытаясь понять, не встревожила ли меня.

– Ясно, – я опустил голову и прижал подбородок к шее, прикрывая ее. – Ну вот, горла не видно.

Эдит усмехнулась.

– Да нет, дело скорее в том, что это было слишком неожиданно.

Она подняла свободную руку и легко приложила ее сбоку к моей шее. Я сидел тихо, понимая, что озноб от ее прикосновения должен был стать естественным предостережением об опасности, и гадая, почему я не чувствую страха. Мной владели совсем другие чувства.

– Видишь? – произнесла она. – Все прекрасно.

Моя кровь бурлила, и я жалел, что не могу приказать ей течь помедленнее: мне казалось, труднее всего Эдит слышать глухой отзвук пульса в моих жилах.

– Мне нравится, – шепнула она и мягко высвободила другую руку. Я безвольно уронил руки на колени. Она бережно провела по моей горящей щеке, потом взяла мое лицо в свои маленькие, прохладные ладошки.

– Не шевелись, – шепотом попросила она.

Меня словно парализовало, когда она вдруг склонилась ко мне и прижалась щекой к моей груди, слушая сердце. Сквозь тонкую рубашку я чувствовал ледяной холод ее кожи. С намеренной медлительностью ее руки прошлись по моим плечам, обвили шею, обняли меня. Я слушал ее ровное и осторожное дыхание, звучащее как будто в такт моему сердцу. Один вдох на три удара, один выдох на следующие три.

У нее вырвался тихий возглас.

Не знаю, сколько мы просидели неподвижно. Может, несколько часов. Постепенно мое сердце угомонилось. Я понимал, что в любой момент ощущения могут стать невыносимыми для Эдит, и тогда моя жизнь оборвется – так быстро, что я, наверное, даже не замечу. И все-таки не боялся. Я не мог думать ни о чем, кроме ее прикосновений.

А потом она разжала объятия и отстранилась – пожалуй, слишком рано. Ее взгляд снова стал умиротворенным.

– В следующий раз будет легче, – довольно объявила она.

– А сейчас тебе было очень трудно?

– Легче, чем мне представлялось. А тебе?

– Было ничего… для меня.

Мы улыбнулись друг другу.

– Вот, – она взяла мою ладонь – свободно, легко, даже не задумываясь, – и приложила ее к своей щеке. – Чувствуешь, как ты меня согрел?

Она и вправду была почти теплой, ее обычно ледяная кожа. Но я лишь мимоходом отметил это – ведь я наконец коснулся ее лица, о чем мечтал почти непрестанно с тех пор, как впервые увидел ее.

– Не шевелись, – шепнул я.

Никто не способен хранить неподвижность лучше вампира. Она закрыла глаза и превратилась в статую.