Софи Кинселла - Шопоголик спешит на помощь

– Постой-ка, Сьюз, – застываю я на месте. – А какое у нас кодовое слово?

– Вот черт. – Она глядит на меня круглыми глазами. – Не знаю.

Мы все утро говорили о кодовом слове, однако так его и не придумали.

– Картошка, – осеняет вдруг меня.

– Картошка? Совсем спятила?! Как я смогу упомянуть «картошку» в разговоре?

– Тогда сама предлагай. Ну же! – шиплю я, но Сьюз молча хлопает глазами.

– Не могу, – наконец бормочет она. – Ты сбила меня с толку. Я теперь думаю об одной лишь картошке.

– Здравствуйте, – слышится в интеркоме приятный женский голос, и душа у меня уходит в пятки.

– Здравствуйте, – выпаливает Сьюз. – Меня зовут Дженни де Блур. Я сопровождаю Полин Одетт, она решила навестить мистера Реймонда. Полин Одетт, – как можно четче повторяет она имя.

Насчет Дженни де Блур Сьюз сама придумала. Она решила, что Дженни родилась в Гааге, живет в Париже, по выходным ездит к любовнику в Антверпен, говорит на пяти языках и учит санскрит. (Когда речь заходит о создании персонажа, Сьюз очень дотошная. Она даже все записала, чтобы не забыть.)

Интерком молчит, и мы со Сьюз обмениваемся недоуменными взглядами. Только я хочу предложить ей попробовать еще разок, как тот вновь оживает.

– Здравствуйте, – сквозь помехи пробивается мужской голос. – Это Реймонд Эрл.

Господи. Живот крутит от страха, но я все-таки выхожу вперед.

– Прьивет, – говорю я в интерком. – Менья зовут Полин Одетт. Ви мне писали.

– Вы – Полин Одетт? – ошеломленно переспрашивает он.

– Я вьидела ваши рьяботы на выставке. И хотела бы о них поговорьить, но не смогла вас застать. Так что пр-риехала к вам домой.

– Видели мои работы? Хотите о них поговорить? – в восторге кричит Реймонд.

Мне становится чуточку стыдно. Какая я все-таки нехорошая – разбиваю мечты ни в чем не повинного гончара.

Хотя сам виноват – нечего было прогонять маму и Дженис. Око за око.

Ворота распахиваются.

Есть!

– Дженни, – говорю я специально для камер. – Не отходьи от меня ни на шаг и дьелай записи.

– Хор-рошо, – старательно отвечает та.

До дома идти не меньше полумили. Реймонд наверняка решил, что мы на автомобиле. Но нельзя же взять и вернуться за трейлером. Так что мы тащимся пешком, поглядывая на расставленные повсюду скульптуры. Здесь и бык, собранный из запчастей, и железная голова кричащего мужчины, и какие-то непонятные штуковины из автомобильных шин… Они до того странные, что я ускоряю шаг. У самых дверей мы слышим бешеный собачий лай.

– Жуткое место, – бормочу я Сьюз, нажимая кнопку звонка.

Когда-то этот дом был шикарным, но сейчас изрядно обветшал. Он из камня и дерева, с фронтонами, и верандами, и солидной арочной дверью, однако доски местами сгнили, а окна кое-где выбиты. Лай становится громче, и мы испуганно жмемся.

– У тебя сигнал есть? – бормочу я, и Сьюз достает телефон.

– Да. А у тебя?

– Угу. Все нормально, – говорю я громче, чтобы успокоить Люка. На телефоне Сьюз работает диктофон, а мой включен так, чтобы нас слышали в трейлере.

– Лежать! – доносится из дома голос Реймонда. – Тихо!

Внутри хлопает дверь. Долго лязгают замки и засовы – словно их штук двадцать, не меньше, – и наконец на пороге возникает Реймонд Эрл собственной персоной.

«Пыльный» – вот первое слово, которые с ним ассоциируется. Длинная седая борода толстым одеялом укрывает грудь. Голова обмотана сине-белым платком, а старые джинсы заляпаны то ли глиной, то ли обычной грязью. Из дома тянет табаком, псиной и затхлой пищей, а еще немножко гнилью.

Как бы здесь пригодились ароматические свечки… Я еле сдерживаюсь, чтобы не посоветовать Реймонду продукцию «Джо Малон».

– Мисс Одетт! – Он низко кланяется, едва ли не подметая бородою пол. – Такая честь!

Господи. Теперь мне совсем стыдно. Надо поскорее попасть в его студию и покончить с этим.

– Я давно подумывала с вами встрьетиться. А когда пр-риехала в Уилдерньесс, срьязу вспомнила месье Реймонда, который писал мне такие льюбезные письма.

– О, я счастлив с вами познакомиться! – Он хватает меня за руку и трясет. – Какая неожиданная встреча!

– Давайте пр-ройдем в студию и посмотрьим ваши р-работы, – предлагаю я.

– Конечно-конечно! – Реймонд вне себя от восторга. – Я просто… Да, идемте!

Он проводит нас через большой зал с камином и сводчатыми деревянными потолками – грандиозное место, не будь здесь такого беспорядка. Повсюду вперемешку валяются грязные сапоги, куртки, собачьи подстилки, какие-то ведра и старые кирпичи, даже свернутый в рулон ковер.

– Может, хотите пива? Или лучше минеральной воды со льдом?

Теперь мы идем по такой же грязной кухне, где пахнет чем-то мясным. Задняя стена увешана полками, на которых громоздятся аляповатые картины и кривые скульптуры. Экономка как раз стирает с них пыль, но не очень-то успешно.

– Осторожнее! Ничего не трогай! – рявкает на нее Реймонд и поворачивается ко мне. – Так что насчет выпить, мисс Одетт?

– Нет, мер-рси. Я хотела бы взглянуть на ваши рьяботы. Понять, что вам больше всего нрьявится в искусстве.

Я пытаюсь поторопить его, но Реймонд, видимо, никуда не спешит.

– У меня к вам столько вопросов! – бормочет он.

– О, взаимно, месье.

Что ж, я хотя бы сейчас не вру…

– Вы обратили внимание на моего Дарина? – указывает он куда-то на полки.

Какого еще Дарина? Это такой художник или еще кто?

– Абсолюмент, – оживленно киваю я. – Так мы идем?

– Что скажете о его работе с формой? – Реймонд не сводит с меня влюбленного взгляда.

Черт, именно таких вопросов я и боялась. Надо срочно придумать какой-нибудь убедительный ответ. Что там обычно говорят о форме? Жаль, в школе я прогуливала уроки по изобразительному искусству.

– О, форма мер-ртва, – говорю я в нос с самым сильным акцентом, на который только способна. – Се мор-рте.

Отлично. Если форма мертва, то и говорить о ней незачем!

– Идемте же в студию, – добавляю я в надежде вытащить Реймонда с кухни. Но он не двигается с места.

– Форма мертва? – глухо повторяет он.

– Ви, се фини, – киваю я.

– Но ведь…

– Фор-рма – все, фор-рмы больше нет, – развожу я руками как можно убедительнее.

– Но, мисс Одетт… К-как такое возможно? – заикается он. – Ваши работы… ваши статьи… книги. Вы готовы отказаться от труда всей своей жизни? Быть такого не может!

Он в ужасе – того гляди упадет. Похоже, зря я это сказала… Впрочем, деваться уже некуда.

– Ви, – помедлив, киваю я. – Се са.

– Но как?!

– Я художник, – говорю я, чтобы оттянуть время. – Не женщина, не человек – художник.

– Не понимаю, – потерянно бормочет Реймонд.

– Я должна искать истину. – Ко мне внезапно приходит вдохновение. – Я должна быть хрьяабр-рой. Художник всегда должен быть хрьябр-рым, понимаете? Я должна рьяазр-рушать стар-рые идеалы. Только тогда я смогу стать истинным художником.