Энтони Хоуп - Английский язык с Энтони Хоупом. Узник Зенды / Anthony Hope. The Prisoner Of Zenda

The details of my return home can have but little interest. I went straight to the Tyrol and spent a quiet fortnight – mostly on my back, for a severe chill developed itself; and I was also the victim of a nervous reaction, which made me weak as a baby. As soon as I had reached my quarters, I sent an apparently careless postcard to my brother, announcing my good health and prospective return. That would serve to satisfy the inquiries as to my whereabouts, which were probably still vexing the Prefect of the Police of Strelsau. I let my moustache and imperial grow again; and as hair comes quickly on my face, they were respectable, though not luxuriant, by the time that I landed myself in Paris and called on my friend George Featherly. My interview with him was chiefly remarkable for the number of unwilling but necessary falsehoods that I told; and I rallied him unmercifully when he told me that he had made up his mind that I had gone in the track of Madame de Mauban to Strelsau.

The lady, it appeared, was back in Paris (эта дама, как оказалось, вернулась в Париж; to appear – показываться, появляться; казаться, производить впечатление ), but was living in great seclusion (но жила в полном уединении) – a fact for which gossip found no difficulty in accounting (факт, которому молва без труда нашла объяснение; to account – считать, рассматривать как; объяснять ). Did not all the world know of the treachery and death of Duke Michael (разве не знает весь мир о предательстве и смерти герцога Михаэля)? Nevertheless, George bade Bertram Bertrand be of good cheer (тем не менее, Джордж просил Бертрама Бертранда не падать духом; to be of good cheer – быть в хорошем настроении; не падать духом ), “for,” said he flippantly, “a live poet is better than a dead duke (поскольку, – сказал он легкомысленно, – живой поэт лучше мертвого герцога).” Then he turned on me and asked (потом он повернулся ко мне и спросил):

“What have you been doing to your moustache (что вы делали со своими усами)?”

“To tell the truth,” I answered, assuming a sly air (сказать по правде, – отвечал я, принимая лукавый вид), “a man now and then has reasons for wishing to alter his appearance (у мужчины иногда есть причины желать изменить свою внешность; now and then – время от времени ). But it’s coming on very well again (но они очень хорошо отрастают снова; to come on – приближаться; налететь, разразиться; делать успехи, преуспевать ).”

“What? Then I wasn’t so far out (что? выходит, я не сильно и ошибся; to be out – не быть дома, отсутствовать; совершать ошибки )! If not the fair Antoinette, there was a charmer (если не прекрасная Антуанетта, то была /другая/ очаровательница)?”

“There is always a charmer,” said I, sententiously (всегда есть = найдется какая-нибудь очаровательница).

But George would not be satisfied till he had wormed out of me (но Джордж не желал этим довольствоваться, пока не выудил из меня; to worm – ползти, пробираться ползком; выпытывать, выведывать; worm – червь, червяк ) (he took much pride in his ingenuity (он весьма гордился своим умением /это делать/; ingenuity – изобретательность; искусность, мастерство )) an absolutely imaginary love-affair, attended with the proper soupcon of scandal (совершенно немыслимую: «воображаемую» /историю о/ любовной интрижке, сопровождаемой характерным налетом скандала; soupcon – намек; привкус ), which had kept me all this time in the peaceful regions of the Tyrol (которая держала меня все это время в мирных Тирольских краях; region – область, район; край ).

The lady, it appeared, was back in Paris, but was living in great seclusion – a fact for which gossip found no difficulty in accounting. Did not all the world know of the treachery and death of Duke Michael? Nevertheless, George bade Bertram Bertrand be of good cheer, “for,” said he flippantly, “a live poet is better than a dead duke.” Then he turned on me and asked:

“What have you been doing to your moustache?”

“To tell the truth,” I answered, assuming a sly air, “a man now and then has reasons for wishing to alter his appearance. But it’s coming on very well again.”

“What? Then I wasn’t so far out! If not the fair Antoinette, there was a charmer?”

“There is always a charmer,” said I, sententiously.

But George would not be satisfied till he had wormed out of me (he took much pride in his ingenuity) an absolutely imaginary love-affair, attended with the proper soupcon of scandal, which had kept me all this time in the peaceful regions of the Tyrol.

In return for this narrative, George regaled me with a great deal (в обмен на этот рассказ Джордж попотчевал меня огромным количеством) of what he called “inside information” (known only to diplomatists) (того, что он называл «информацией для внутреннего /пользования/» (известной только дипломатам)), as to the true course of events in Ruritania, the plots and counterplots (что до истинного хода событий в Руритании, о заговорах и контрзаговорах). In his opinion, he told me, with a significant nod (по его мнению – поведал он мне, важно кивнув), there was more to be said for Black Michael than the public supposed (о Черном Михаэле можно было рассказать больше, чем предполагала общественность); and he hinted at a well-founded suspicion that the mysterious prisoner of Zenda (и намекнул на весьма обоснованное подозрение, что таинственный узник /замка/ Зенды), concerning whom a good many paragraphs had appeared, was not a man at all (относительно которого появилось множество сообщений в газетах, вообще был не мужчиной; paragraph – абзац, параграф; газетная заметка ), but (here I had much ado not to smile) a woman disguised as a man (а (тут мне стоило большого труда не улыбнуться) женщиной, переодетой в мужчину; ado – суета, хлопоты; затруднение ); and that strife between the King and his brother (и что соперничество между королем и его братом) for this imaginary lady’s favour was at the bottom of their quarrel (за расположение этой воображаемой дамы было подлинной причиной их ссоры; bottom – дно, днище; причина ).

“Perhaps it was Madame de Mauban herself,” I suggested (может быть, это была сама госпожа де Мобан, – предположил я).

“No!” said George decisively, “Antoinette de Mauban was jealous of her (нет! – сказал Джордж решительно, – Антуанетта де Мобан ревновала к ней), and betrayed the duke to the King for that reason (и выдала герцога королю по этой причине). And, to confirm what I say (и вот подтверждение того, о чем я говорю), it’s well known that the Princess Flavia (хорошо известно, что принцесса Флавия) is now extremely cold to the King, after having been most affectionate (теперь совершенно охладела: «стала чрезвычайно холодна» к королю, а до того была весьма ласкова).”

In return for this narrative, George regaled me with a great deal of what he called “inside information” (known only to diplomatists), as to the true course of events in Ruritania, the plots and counterplots. In his opinion, he told me, with a significant nod, there was more to be said for Black Michael than the public supposed; and he hinted at a well-founded suspicion that the mysterious prisoner of Zenda, concerning whom a good many paragraphs had appeared, was not a man at all, but (here I had much ado not to smile) a woman disguised as a man; and that strife between the King and his brother for this imaginary lady’s favour was at the bottom of their quarrel.

“Perhaps it was Madame de Mauban herself,” I suggested.

“No!” said George decisively, “Antoinette de Mauban was jealous of her, and betrayed the duke to the King for that reason. And, to confirm what I say, it’s well known that the Princess Flavia is now extremely cold to the King, after having been most affectionate.”

At this point I changed the subject (с этого момента я переменил тему; point – точка; момент / времени /), and escaped from George’s “inspired” delusions (и избежал «вдохновенных» заблуждений Джорджа). But if diplomatists never know anything more (но если дипломаты никогда не узнают ничего больше) than they had succeeded in finding out in this instance (чем им удалось выяснить в этом случае; instance – пример, образец; случай ), they appear to me to be somewhat expensive luxuries (я буду считать их: «они покажутся мне» чем-то вроде дорогостоящего излишества: «дорогостоящей роскоши»).

While in Paris I wrote to Antoinette, though I did not venture to call upon her (будучи в Париже, я написал Антуанетте, однако не решился зайти к ней). I received in return a very affecting letter (в ответ я получил весьма трогательное письмо), in which she assured me that the King’s generosity and kindness (в котором она уверяла меня, что великодушие и доброта короля), no less than her regard for me, bound her conscience to absolute secrecy (не меньше, чем ее уважение ко мне, обязывают ее совесть /хранить все/ в строжайшем: «абсолютном» секрете; to bind – связывать; обязывать ). She expressed the intention of settling in the country (она выражала намерение поселиться в сельской местности), and withdrawing herself entirely from society (и совершенно удалиться от общества). Whether she carried out her designs, I have never heard (выполнила ли она свои намерения, я не слышал = мне не известно); but as I have not met her, or heard news of her up to this time (но так как я не встречал ее и не слышал о ней /никаких/ новостей до сего времени), it is probable that she did (то, вероятно, она /так и/ сделала). There is no doubt that she was deeply attached to the Duke of Strelsau (нет сомнений, что она была сильно привязана к герцогу Стрелсо); and her conduct at the time of his death proved (и ее поведение во время его гибели доказывает) that no knowledge of the man’s real character was enough (что знания истинного характера этого человека было недостаточно) to root her regard for him out of her heart (чтобы вырвать из ее сердца /чувство/ расположения к нему; to root – пускать корни, укореняться; to root out – выкорчевывать ).