Мелисса де ла Круз - Алекс & Элиза

– Думаете, в моем распоряжении нет средств убеждения, мисс Скайлер? Плачевное состояние финансов вашей семьи пока еще не общеизвестно, но могу вас заверить, я о нем осведомлен и способен уничтожить репутацию генерала Скайлера всего парой вовремя сказанных слов. Ваша старшая сестра уже вызвала скандал, сбежав с британским мошенником, которого многие считают шпионом короля Георга, а младшую сестру продали малышу ван Ренсселеру, чтобы спасти семейное состояние. Да и вы сами, как известно, крутили роман с полковником Гамильтоном до того самого момента, как объявили о помолвке с моим сыном. Думаете, кто-нибудь поверит, что вы не бросали своего любовника в погоне за деньгами нашей семьи? Может, у Скайлеров уже нельзя отнять состояние, по причине его отсутствия, но есть еще многие вещи, потерять которые будет не менее тяжело.

Элиза потеряла дар речи. Она могла лишь смотреть, как этот человек, один из могущественнейших в штате Нью-Джерси, угрожает уничтожить всю ее семью из-за мелочной обиды.

Тетушка Гертруда также не произнесла ни слова. Вместо этого она встала и направилась к небольшому секретеру у дальней стены. Открыв один из его ящичков, она вытащила шкатулку, которую Элиза сразу же узнала. В этой шкатулке тетушка хранила свои медицинские инструменты – именно в ней она как-то держала все необходимое для прививок от оспы. Сейчас тетя ее открыла и вытащила небольшой пузырек – весьма похожий на тот, в котором хранился порошок для прививок.

Затем обернулась и не спеша направилась к губернатору.

– Знаете ли вы, что это, губернатор Ливингстон?

– Откуда я могу это знать? – высокомерно ответил тот.

– Действительно, откуда? Несмотря на ваш высокий пост, в некоторых вопросах вы остаетесь чудовищно необразованным человеком. Это, – продолжила тетушка Гертруда, с улыбкой поднимая пузырек, – порошок с микробами чумы.

Губернатор Ливингстон охнул и отступил.

– Мадам! Вы, должно быть, смеетесь.

– Смеюсь? Скорее, злюсь. Злюсь на то, что вы пришли в мой дом и смеете так нагло разговаривать с моей племянницей. Это намного более недостойно, чем поведение вашего сына. Нет никаких сомнений, от кого это в нем. Итак, я не желаю больше видеть вас в своем доме. Убирайтесь сию секунду, или я открою этот флакон и высыплю его содержимое вам в лицо.

Губернатор Ливингстон подскочил и отодвинулся за спинку кресла.

– Вы не посмеете!

– Думаете? Вы попытались загнать в угол курицу-наседку. Каждому известно, что нет в мире никого опаснее матери, защищающей своего ребенка, а я считаю Элизу дочерью, которой у меня никогда не было.

– Мадам, умоляю вас…

– Я старая женщина, – перебила тетушка Гертруда губернатора. – В последнее время у меня начинают трястись руки, а учитывая мое взвинченное состояние, может случиться непоправимое. Предлагаю вам удалиться, пока до этого не дошло.

Губернатор на секунду замешкался, а затем развернулся и выскочил за дверь.

Женщина с улыбкой повернулась к племяннице. Элиза с ужасом уставилась на пузырек, который та беззаботно сжимала в руке.

– Тетушка Гертруда! Молю вас, будьте осторожны!

– Успокойся, дорогая, это просто нюхательные соли.

Мгновение девушка неверяще смотрела на женщину, а затем с облегчением рухнула на диван.

– Тетушка, вы – героиня! Что бы ни случилось, я навсегда сохраню это воспоминание.

– Не уверена, что это надолго удержит губернатора. Поскорее бы пришел ответ от генерала Скайлера. Ведь это все, что женщина может сделать в одиночку.

Элиза кивнула, но думала при этом совсем не о родителях.

«Где же Алекс? – в тысячный раз задавалась она вопросом. – Как мог он покинуть меня сейчас, когда так нужен?»

Словно прочитав ее мысли, в гостиную вошел Лоу. На его лице было написано беспокойство.

– Слушаю, Лоу, в чем дело? – требовательно спросила тетушка Гертруда.

Тот поморщился.

– Я просто подумал, что мисс Скайлер захочет узнать новости: лошадь полковника Гамильтона, взятую на нашей почтовой станции, нашли вчера.

– Нашли? Что значит нашли?

– Лошадь вернулась на почтовую станцию Бун-Тауна. Она была под седлом, но без всадника. Боюсь, мисс… боюсь, на седле были заметны следы крови.

Почтовый тракт перед Бун-Тауном, штат Нью-Джерси

Апрель 1780 года

После четырех лет службы в армии Алекс научился немного разбираться в людях – в хороших плохих, героях и негодяях. Он встречал таких, как Генри Ливингстон, прежде и знал, что, проснувшись утром, негодяй если и вспомнит о вчерашнем, то найдет возможность обвинить в случившемся Элизу или алкоголь. Кого угодно, кроме себя. То есть не было ни малейшей надежды, что такой человек, как Генри Ливингстон, совершит достойный поступок и освободит оскорбленную девушку от данного ему слова. Ливингстоны были весьма уважаемой семьей, но, возможно, излишне гордой. Они тоже предпочли бы скрыть все произошедшее, нежели признать допущенную ошибку. Нет, если кто и мог положить конец этой ужасной помолвке, так это сами Скайлеры.

И лишь от него зависело, смогут ли они сделать это вовремя.

От Морристауна до Олбани было около 140 миль. Если Алекс будет скакать день и ночь, то к вечеру четверга он доберется до «Угодий». Однако ему придется часто менять лошадей, а значит, реквизировать их. На почтовых станциях их должно быть достаточно, чтобы полковник из штаба самого генерала Вашингтона мог взять одну, пользуясь своим званием. Когда все это закончится, его, несомненно, будет ждать суровое наказание, но это последний шанс завоевать Элизу. Ради этого он был готов рискнуть всем, даже карьерой.

Ему пришлось десять минут стучать, прежде чем служащий почтовой станции открыл дверь, и еще десять минут объяснять, что ему нужно, и доказывать, что он не примет ответ «нет». Десять минут спустя Гамильтон уже сидел на сером арабском жеребце – самом быстром в конюшне, по словам служащего. Луна в третьей четверти освещала дорогу, которую лошадь, судя по всему, неплохо знала. Алекс тоже хорошо ее изучил. Именно этим маршрутом он проезжал почти каждый день в феврале, когда ждал приезда Элизы. Мужчина поудобнее устроился в седле и опустил поводья. Гамильтон бодрствовал уже почти восемнадцать часов, проехал около тридцати миль, возвращаясь из Эмбоя, и успел дважды промокнуть под дождем. Он был измотанным, больным и замерзшим, но чередующиеся волны гнева и страсти заставляли его двигаться вперед. Прошел час, за ним другой. Луна опустилась к горизонту, и небо на востоке посветлело. Еще не рассвет, а лишь его предвестник.

Алекс не помнил, видел ли, как на дороге перед ним появились всадники. Позже полковник понял, что они, скорее всего, выехали из густого леса, подходящего к дороге с запада, и пересекали ее, чтобы найти укрытие с другой ее стороны, но, увидев их впервые, молодой офицер подумал, что эти люди появляются прямо из воздуха.