Маргерит Кэй - Незнакомцы у алтаря

Иннес встал и произнес формулу, записанную в «пособии Драммондов»:

– Ангус Стюарт с фермы Окенлохан и Джон Ангус Стюарт, бывший арендатор Окенлохан Бит, ваша просьба удовлетворена и долг прощен.

Мистер Стюарт кивнул, поджав губы. Не успел он вернуться к жене, как на его место вышел другой и тоже признался в невыплаченном долге, а за ним – еще один, и еще. Одни шли нехотя, другие покорно, кое-кто пошел, повинуясь суровому взгляду Стюарта, но вышли все. Долги, от которых отказывался Иннес, составляли приличную сумму. Эйнзли не могла понять, чем руководствовался отец Иннеса. Настоящая загадка. С одной стороны, он поднимает арендную плату, с другой – не собирает ее. Так как Мари заверила ее, что у отца Иннеса с головой все было в порядке, она пришла к единственному выводу: разум у него сильно покоробился. Нет, лучше выразиться по-другому: исказился.

По мере того как Иннес продолжал прощать долги, гости все больше оживлялись. Какая-то женщина призналась, что похоронила в могиле мужа на кладбище в Строун-Бридж его любимого пса.

– Хотя я знаю, что это запрещено, он всегда предпочитал общество пса моему. Вот я и подумала, что они будут счастливы вместе, – объявила она, подбоченившись.

Ее признание встретили взрывами смеха. После того как Иннес торжественно обещал, что бренные останки хозяина и его верного пса не разделят, он получил в награду звонкий поцелуй.

Виски, вино и местный крепкий эль лились рекой. Иннес уже собирался закончить церемонию, когда из-за стола вдруг встал суровый и молчаливый брат Мари, отец Флоры, хорошенькой девушки, которая исполняла роль одной из двух сопровождающих Иннеса.

– Доналд Макинтош с фермы Хай-Строун. – Эйнзли решила, что он тоже заговорит о невыплаченной аренде, и ненадолго отвлеклась. Скоро начнется пир. Огромное количество спиртного нуждается в хорошей закуске. Она старалась поймать взгляд Мари и удивилась, заметив, как застыла экономка, не сводившая взгляда с брата.

– Ваш отец много лет подряд несправедливо обходился с моей сестрой, – сказал Доналд Макинтош.

– Доддс! – воскликнула Мари, но брат ее как будто не слышал.

– Лэрд лишил мою сестру невинности. Она уже не могла выйти ни за кого другого. Он опозорил мою сестру. Он опозорил мою семью!

– Доддс! – Мари схватила брата за руку. – Я любила его, как ты не понимаешь? И ничего он меня не лишал!

– Какая уж тут любовь? Этот хладнокровный, упрямый старый ублюдок не любил тебя. Ты согревала ему постель, но оказалась недостойна носить его фамилию. Ты была его шлюхой, Мари.

Шлюхой? Эйнзли не верила собственным ушам.

Мари побледнела и, пошатнувшись, отступила от брата на шаг.

– Верно, он не любил меня, зато я любила его! И мне все равно, если я считаюсь его шлюхой, а вот тебе должно быть стыдно, что ты позоришь меня при его сыне! Сегодня у нас праздник.

– Ну да, обряд прощения, – кивнул Доналд Макинтош, поворачиваясь к Иннесу. – Прошу прощения за то, что проклял вашу семью!

Эйнзли ахнула – как и почти все присутствующие. Правда, Фелисити, судя по всему, ничего не понимала. Покосившись на Иннеса, Эйнзли отметила, что лицо у него непроницаемое.

– Какое именно проклятие вы наслали на нашу семью? – осведомился он.

– Я пожелал, чтобы ваш род прекратился, – ответил Доналд, хотя смотрел не на Иннеса, а на свою сестру. – Слова проклятия я знаю от матери, хотя она взяла с меня слово, что я не буду его применять.

– Нет. Мама ни за что не открыла бы тебе такое проклятие, Доддс Макинтош! Ни одна достойная колдунья не доверится мужчине!

– Ты ошибаешься, Мари. Как и я, она стыдилась того, что он опозорил нашу семью.

Мари ахнула:

– Теперь, когда она умерла, проклятие нельзя взять назад! Что ты наделал?

Доналд потупился и буркнул:

– Меня полагается простить.

– Ты будешь прощен, – произнес Иннес, нарушив ошеломленное молчание. – Плодовитость Драммондов всем известна. Не верю, что все может испортить проклятие!

Всем присутствующим явно полегчало. В зале снова послышался смех. Еще один проситель, шаркая, вышел вперед.

Потрясенная Эйнзли едва расслышала его просьбу. До приезда в Строун-Бридж она не считала себя суеверной, а теперь… По нелепому капризу судьбы проклятие Доддса Макинтоша воплотилось в жизнь. Эйнзли показалось, что ее прокляли дважды.

Она едва слышала, как Иннес завершает церемонию. Она машинально встала, когда он приступил к заключительной речи. Все не имеет значения, твердила она себе. Проклятия можно было бы бояться, будь они с Иннесом женаты на самом деле, но ведь у них все не по-настоящему. Иннес не хочет иметь детей. Он так ей и сказал в самый первый день. Она пыталась вспомнить его точные слова. Нет, он говорил, что не хочет жениться… «Первое должно непременно предшествовать второму», – вот что он тогда сказал. Но она его жена. И она не может… Нет, на самом деле она ему не жена. Она не может подвести его в самом главном, потому что он не требует этого от нее. Эйнзли задумалась. Наверное, так лучше.

– Итак, прощение совершилось! Дверь к старому закрыта, а к новому открыта, – провозгласил Иннес. – Начнем праздновать! Сейчас мистер Александер подробно расскажет о наших планах. Мы собираемся построить новый причал и проложить новую дорогу. У нас вдоволь еды и питья, но сначала – и самое главное – у меня есть еще один последний тост. – Он наполнил стакан и повернулся к Эйнзли: – За мою жену, без которой сегодняшний день был бы невозможен. Спасибо тебе за все! Я не справился бы без тебя.

Он поцеловал ее в губы. Гости закричали в знак одобрения, и сердце Эйнзли наполнилось гордостью. Она чего-то добилась. Что-то доказала своим поступком. И по крайней мере, на время остальные трудности отступили.

Было темно, но веселье только начиналось. Музыканты настраивали скрипки. Малыши спали вместе, как выводок щенят; некоторые во сне сосали леденцы. Напротив, в нише, у макета, сооруженного Робертом Александером, стояла Мари; она совещалась с группой местных женщин. Мисс Блэр кружилась в танце с Йоуном. Иннес решил: сейчас самое время уйти; их отсутствия никто не заметит.

На улице было свежо. Он накинул Эйнзли на плечи теплую шаль и повел на террасу – ее любимое место, откуда открывался вид на пролив. Над их головами в необычно ясном небе мерцали звезды.

– Все прошло хорошо, да? – спросила она. – Если не считать проклятия брата Мари.

– Дурак он. Если он в самом деле чувствовал себя таким опозоренным, отчего молчал, пока отец был жив?

– Судя по тому, что ты рассказывал мне о своем отце, если бы мистер Макинтош не смолчал, он мигом остался бы без крыши над головой.

Иннес ненадолго задумался.

– Нет. Скорее всего, отец презирал Доддса Макинтоша за то, что тот не посмел бросить ему вызов. Он понимал, что такое честь, хотя и по-своему.