Маргерит Кэй - Незнакомцы у алтаря

Поймав на себе ее взгляд, он подошел к ней поближе.

– Очень хочется узнать, о чем ты сейчас думаешь, – прошептал он ей на ухо, – но, если ты ответишь, мне придется подхватить тебя на руки и унести, а потом показать, что такое настоящий дикий горец, а у нас, к сожалению, еще много дел.

– А потом начнется пир.

– Вообще Йоун только что сказал, что обычно новый владелец и его супруга празднуют начало новой жизни в одиночку.

– Об этом я ничего не читала в вашем фамильном пособии!

– Обычай называется… соединением, – с улыбкой сообщил Иннес. Она прикусила губу, стараясь не рассмеяться.

– Ты сам его только что придумал!

– Чем я хуже предков? Пожалуй, придется завести несколько новых традиций. – Иннес улыбнулся своей греховной улыбкой, и ей вдруг стало жарко. – Что скажешь?

– В такой вечер, как сегодня, мне определенно не хочется нарушать традиции. Ты так постарался, даже нарядился в костюм горца… не хочется, чтобы твои усилия пропали даром.

Его глаза потемнели, и жар внутри ее распространялся по всему телу.

– Если бы не обряд прощения, я бы подхватил тебя на руки и унес прямо сейчас.

– Устройство прощения стоило мне таких усилий… Не надо все портить!

– Нет, что ты! Такое мне и в страшном сне не приснится. Эйнзли, я очень тебе благодарен. – Он поцеловал ее в щеку. – Но как только все закончится, миледи…

– Знаю. Соединение! Что бы это ни значило.

– А разве ты не представляешь себе новый обряд? Я вот отлично представляю и часто о нем думаю.

– Иннес! Давай сосредоточимся на одной церемонии, а потом начнем обсуждать другую.

Он рассмеялся:

– Отлично! Вижу, твоя мисс Блэр о чем-то шепчется с Йоуном. Они то и дело уединяются… Она с кем-нибудь помолвлена?

– Она замужем за своей работой, – ответила Эйнзли.

– Знаешь, когда ты привираешь, ты дергаешь уголком рта, как будто стараешься проглотить слова, которые тебе лучше не произносить.

– Я вовсе не привираю.

– Но и всей правды не говоришь. – Иннес улыбнулся. – Я подозреваю, что у твоей Фелисити много тайн. – Иннес обнял ее рукой за талию и привлек к себе. – Если честно, личная жизнь мисс Блэр меня нисколько не интересует, как и личная жизнь Йоуна. Куда больше меня интересует наша личная жизнь. Но сначала – прощение. Ты готова?

– А если я что-нибудь забуду? – Эйнзли внезапно испугалась.

– До сих пор тебе все замечательно удавалось. Главное, запоминай, что и кому я пообещаю – на тот случай, если потом я вдруг забуду. А я должен попрощаться и простить. – Иннес закатил глаза. – Не верится, что обряд проводил мой отец и относился ко всему всерьез!

Кресло хозяина, как почти вся мебель в Большом зале, было из резного дуба; подлокотники за долгие годы отполировались до тусклого блеска. Чехол на нем был из того же выцветшего зеленого бархата, что и подушка. Усадив Эйнзли в гораздо более простое кресло сбоку, Иннес сел сам. Он чувствовал себя отчасти по-дурацки, отчасти… неужели он гордился? Нет, но испытывал нечто близкое к гордости. Как будто духи предков вошли в его кровь. А может быть, он просто помнил, что все смотрят на него. Или все дело в кресле, похожем на трон, и самом зале, которым пользовались только по торжественным случаям.

Здесь всегда праздновали дни рождения отца. И устраивали ежегодные приемы для арендаторов и фермеров. Их с Малколмом совершеннолетие.

Нет. Сейчас нужно смотреть вперед, а не оглядываться назад!

Иннес встал, и гул в зале затих. Он взял меч, лежавший у его ног; лезвие тускло поблескивало в пламени камина. Рядом лежали ножны. Он осторожно вложил меч в ножны, словно подавая сигнал к миру, и передал меч Йоуну; тому в очередной раз пришлось играть роль ближайшего кровного родственника. Они успели хорошо изучить книгу, которую показала ему Эйнзли. «Обычаи и традиции семейства Драммонд из Строун-Бридж», как было напыщенно выведено на обложке выцветшими золотыми буквами. Мари оскорбилась, когда он засмеялся, увидев обложку. Эйнзли извинилась за него. Позже она поддразнивала его, называя книгу «Пособие Драммондов по самопомощи». Теперь он радовался, что Эйнзли так внимательно все прочитала.

– Друзья, – начал Иннес, – добро пожаловать. Прежде чем мы начнем церемонию, по традиции поднимем тост за ушедших от нас навсегда. – Он поднял бокал, кивнул Эйнзли, чтобы та сделала то же самое, и дождался, пока их примеру последуют остальные.

– Slainte! – сказал он. – Ваше здоровье! За старого лэрда, моего отца. Cha bhithidh a leithid ami riamh. Такого, как он, уже не будет. – Он выпил, с удивлением понимая, что слова не застряли у него в глотке, как он боялся. Может быть, все дело в том, что он сказал правду. Такого, как его отец, в самом деле уже не будет. Он об этом позаботится.

Иннес обвел взглядом гостей.

– Лэрд встретился со своим Создателем. С ним пусть упокоятся все обиды, все долги, все ссоры. Прощание и прощение. Новое начало. Обещаю вам, – произнес он, отклоняясь от сценария, – что не буду выметать грязь из-под одного порога и заметать под другой. Есть одно изменение. Первое, как я надеюсь, из многих. Обряд прощения довольно старый, но сегодня все будет проделано по-новому. Я никого не собираюсь обвинять. Не ограничусь полумерами. Никому не буду мстить. Это я вам обещаю. Итак, начнем!

Он тяжело сел. По спине у него струился пот.

Он никогда не произносил речей. К тому же он несколько изменил слова и все же был доволен, хотя ему и стало слегка не по себе. Он ждал. Как поведут себя гости? В Строун-Бридж люди непроницаемые. Почувствовав легчайшее прикосновение руки, он покосился на Эйнзли.

– Прекрасно! – одними губами произнесла она и улыбнулась ему. Когда она собралась убрать руку, он задержал ее, сплетя их пальцы. Рядом с ней ему было спокойно.

Эйнзли очень волновалась за Иннеса. Вступительная речь далась ему нелегко. Ладонь у него была влажная. Раньше он относился к прощению почти как к шутке, во всяком случае, к событию чисто формальному, но, когда он заговорил, стало ясно, что он не шутит. Эйнзли думала, что для уверенного в себе Иннеса произнести речь – пустяк. Как ни странно, она обрадовалась, поняв, что он волнуется. Она не знала, чего ждать. А вдруг никто не станет просить у него прощения? Ее опасения не оправдались. И она вздохнула с облегчением, когда из-за стола поднялся первый проситель.

Им оказался фермер-арендатор; судя по всему, он жил здесь уже давно.

– Мистер Стюарт с фермы Окенлохан, – представил его Иннес. – Итак, в чем ваша просьба?

Старик, который сначала взволнованно разглядывал свои сапоги, выпрямился и посмотрел Иннесу прямо в глаза.

– Прошу лэрда простить меня дважды за причиненный ему вред, – начал он. – Во-первых, прошу прощения за моего сына, Джона Ангуса Стюарта, который уехал в Канаду, не заплатив аренду за два квартала. И во-вторых, за себя: я не сообщил лэрду, что аренда не была выплачена. – Мистер Стюарт через плечо оглянулся на остальных, а потом снова повернулся к Иннесу: – Правда, прежний владелец повысил арендную плату несоразмерно со стоимостью ферм, что многим из нас показалось несправедливым, но… – Он взмахнул рукой, заглушая согласный гул за столом. – Он действовал в своем праве, а те из нас, кто радовался, что он так и не успел собрать арендную плату, были не правы, в чем им сейчас и следует признаться, – многозначительно закончил он.