Маргерит Кэй - Незнакомцы у алтаря

– Может быть, он так же по-своему любил Мари.

– Отец никогда никого не любил, кроме себя.

– Даже твоего брата? – тихо спросила Эйнзли. Она прекрасно понимала, как неприятна эта тема для Иннеса. Иннес собирался уже презрительно пожать плечами, но она столько для него сегодня сделала, что ему хотелось хоть как-то ее отблагодарить.

– Думаешь, отец сознательно запустил свои владения из-за того, что горевал по брату, да?

– Да.

– А я в этом не уверен. Брат очень любил Строун-Бридж. Если бы отцу было не все равно, зачем он уничтожил то, что Малколм любил больше всего на свете? И потом, Йоун говорил, что все… ухудшалось постепенно.

– Он не сразу понял, что потерял?

Иннес покачал головой:

– Скорее всего, он не сразу понял, что я не вернусь. А когда понял, то принялся все уничтожать, чтобы ничего не досталось мне.

– И ты решил во что бы то ни стало доказать, что он ошибался?

– Нет, скорее, я решил все исправить.

– Как же ты все исправишь?

– Понятия не имею, и сейчас мне хочется думать о более приятных вещах.

Он поцеловал ее при лунном свете, под звездами. Вдали слышались звуки скрипок и топот ног. И хотя она была его женой не на самом деле, она понимала его так, как не понимал никто другой. Он целовал ее, говоря ей губами, языком и руками не только о своей страсти, но и о том, что он хочет ее здесь, сейчас.

– Ты уверен, что никто не побежит искать нас и звать назад, к гостям? – прошептала Эйнзли.

– Если кто и прибежит, я скажу, что они рискуют навлечь на всех неудачный год, вмешиваясь в древний и освященный обычай соединения, – ответил Иннес.

Он почувствовал мягкий трепет: она смеялась.

– А наутро ты прикажешь вывесить особый флаг в знак того, что обряд прошел успешно?

– Об этом я еще не думал. Знаешь, если не хочешь, ты можешь отказаться. Наверное, ты устала.

– Я нисколько не устала и не собираюсь отказываться, – ответила она. – По-моему, мы и так долго ждали.

Он снова поцеловал ее, изнывая от желания. Ее кожа в сиянии лунного света казалась серебристой, глаза потемнели. Он целовал ее, и она охотно отвечала, прижавшись к нему всем телом. Тяжело дыша, Иннес с трудом оторвался от нее.

– Я не шучу, – сказал он. – Я не жду, чтобы ты… Мы с тобой вовсе не обязаны…

– Но ты хочешь? – спросила она, и от ее улыбки кровь прилила к его голове. – По-моему, ошибиться тут невозможно.

И она рассмеялась. Ее тихий смех эхом отозвался во всем его теле.

– Вот и хорошо… потому что я тоже тебя хочу.

Больше всего ему понравилось, как она это сказала:

уверенно, без подсказки. Иннес схватил ее за руку; он понимал, что, если снова поцелует ее, может не сдержаться, и все произойдет прямо здесь под открытым небом. Они быстро зашагали к ферме. Чтобы преодолеть расстояние до дома, им понадобилось не более десяти минут, но для них время тянулось томительно долго.

– Твой обряд соединения проходит в постели у хозяина или хозяйки? – спросила Эйнзли, когда Иннес открыл парадную дверь.

Он захлопнул дверь ногой, запер на ключ, а потом подхватил ее на руки.

– Сейчас я не уверен даже, сумеем ли мы добраться до постели.

Они все же добрались до ее спальни. В железной печке горел огонь. Должно быть, Мари послала сюда кого-нибудь из замка и велела разжечь его. Занавески были задернуты. На полке стояла лампа, еще одна – на прикроватном столике. В неярком свете комната выглядела еще уютнее.

Эйнзли сцепила руки. Что ей делать? Страстное желание, которое охватило ее в объятиях Иннеса, увяло, как только она окинула взглядом постель. Ее одолели воспоминания. Она задрожала всем телом, хотя в комнате совсем не было холодно.

– Ты еще можешь передумать, – негромко напомнил ей Иннес.

Он тоже не шутил. Несколько дней назад Эйнзли решила бы, что передумал он сам. Даже сейчас, зная, как сильно он желает ее, она долго убеждала себя в том, что все хорошо.

– Нет, – сказала она, – я не передумаю. Ни в коем случае! – Она посмотрела на горящие лампы.

– Если хочешь, я их погашу.

Как в прошлый раз. Как во все прошлые разы. Она покачала головой. Сегодня у них все будет по-новому.

– Мне выйти или отвернуться, пока ты раздеваешься? – спросил Иннес.

– Я хочу… – Она пытливо смотрела на него, впитывала его, изгоняя из памяти злосчастные воспоминания. – Я хочу, чтобы ты вошел в меня, – не подумав, выпалила она. Она имела в виду, что ей хочется лучше узнать его, но, посмотрев на него и увидев, какое действие оказали ее слова, она поняла, что думала не только о духовном единении. – Я хочу тебя. – Она подошла к нему вплотную. – А ты? Ты хочешь меня?

Иннес крепко обнял ее.

– Сейчас ты узнаешь, как сильно я хочу тебя, – сказал он, целуя ее.

Он поднял ее, но не опустил на постель, а бросил одеяло на пол и уложил драгоценную ношу у огня. Быстро сбросив куртку, жилет, сапоги и чулки, он остался в килте и рубашке. Отблески пламени играли на его голых ногах. Она отметила, какие у него мускулистые бедра, когда он опустился рядом с ней на колени и, приподняв ее, снова поцеловал. И в ней снова разгорался жар. Его ласки и поцелуи обжигали ей лицо, шею, плечи. Его губы спускались вниз в вырез декольте, язык ласкал ей груди, ладони обхватили затылок. Затем его руки стали спускаться ниже: он расстегивал на ней платье.

Она тихо стонала, когда он целовал ее в чувствительные места за ушами. Спуская платье с плеч, он целовал ее ключицы, изгибы локтей, запястья. Бережно поворачивая ее, он стащил с нее платье. Снимая изящные туфельки с ее очаровательных ножек, он сквозь шелковые чулки целовал ее лодыжки, икры, ямки под коленями.

Она смотрела на него, широко распахнув глаза, не желая ничего пропустить, завороженная, ошеломленная его страстью. Неужели можно так сильно возбудиться от одного вида полураздетого женского тела? Его лицо раскраснелось. Иссиня-черные волосы, отросшие после приезда в Строун-Бридж, растрепались. Она запустила в них пальцы; волосы у него оказались мягкие, как шелк. Она притянула его к себе, желая ощутить его тяжесть, и жадно прильнула к нему губами. Его горячий рот как будто обжег ее.

– Грешить… – прошептала она, на миг отстраняясь. – Я хочу грешить.

Иннес рассмеялся, снова встал на колени, приподнял ее и принялся расшнуровывать на ней корсет. Его глаза в свете пламени казались темно-синими, почти черными, зрачки расширились. Рубашка распахнулась у ворота. Отблески пламени плясали на его груди; она видела, как играют его мышцы. Ей ужасно захотелось его потрогать. Пока он возился с ее корсетом, тихо ругаясь из-за того, что процесс отнимает много времени, она поспешно вытащила его рубашку из кожаного пояса и вздохнула от удовольствия, гладя ладонями его плоский живот. Ее обдало жаром.