Диана Чемберлен - Тайная жизнь, или Дневник моей матери

– Бен… а ты, случаем, не страдаешь лунатизмом или…

– Нет, я не брожу во сне. – Под его внешним спокойствием явно чувствовался гнев. – Все в порядке. Должен признать, я и сам порой размышлял об этом. Чем дальше продвигался процесс, тем ощутимее становилась волна ненависти. Меня перестали считать за человека. В газетах вовсю обсуждали это дело. И все с нетерпением ожидали свидетельства Блисс. На тот момент ей едва исполнилось четыре, но юристы сказали, что она – умненькая, сообразительная девочка, которая понимает разницу между плохим и хорошим. Мечта прокурора, а не ребенок, как заявила мой адвокат. Все, о чем я мог думать на тот момент, – как она будет стоять перед всей этой публикой, отвечая на вопросы, от которых должно корежить даже взрослого. Я знал, как собиралась действовать Барбара, мой адвокат, когда придет ее черед допрашивать Блисс. Она вновь и вновь повторяла мне, чтобы я не переживал, что она без труда запутает девочку и покажет всю несостоятельность ее истории. Но для меня-то это была не просто девочка, а моя дочь! И я не мог позволить, чтобы она прошла через все это.

– Кайл сказал, что ты признал себя виновным.

– Так оно и было, – рассмеялся Бен. – Временно. Временное безумие. На тот момент я просто не отдавал себе отчета в серьезности ситуации. Окружающие раз за разом говорили мне, что я по уши в дерьме, но я-то знал, что невиновен! Я не сомневался, что правда рано или поздно откроется. Я ничуть не боялся за себя, но мысль о Блисс приводила меня в ужас. В день ее свидетельства я чувствовал себя хуже некуда. Сам я сидел рядом с Барбарой, Шэрон находилась в другом углу зала. Потом вошла Блисс. Ее вела за руку какая-то женщина – должно быть, социальный работник. Блисс прижимала к себе игрушечную обезьянку, которую она повсюду таскала с собой. Знаешь, она всегда была выше своих ровесников, но в тот день она казалась такой крошкой посреди этой толпы взрослых. У меня просто сердце разрывалось, когда я смотрел на нее. Мы не виделись с ней несколько месяцев. Блисс заметила меня, и ее личико озарилось улыбкой. Она указала в мою сторону сопровождавшей ее женщине и что-то сказала. Судя по движению губ, «это мой папа». – Бен замолчал, словно бы вновь погрузившись в воспоминания. – Дай мне, пожалуйста, виски, – промолвил он наконец.

Иден вручила ему бутылку. Бен открутил крышку, но тут же вновь закрыл ее.

– Словом, я чувствовал, что сойду с ума, если буду следить за ее допросом. Тогда-то я встал и сказал, что признаю свою вину. Я заявил, что в действительности невиновен, но не желаю, чтобы моя дочь проходила через этот кошмар. Все начали перешептываться, но мне было наплевать. Я просто хотел, чтобы они увели наконец Блисс. На тот момент я даже не думал о последствиях. После разговора с Барбарой я забрал свои слова назад, но было уже поздно. Адвокат настаивала на замене присяжных, но судья ей отказал. Он просто посоветовал им не обращать внимания на мою «выходку» – так он это назвал. Но их было двенадцать человек, и все с ушами! Как они могли забыть о том, что я признал себя виновным? Словом, заседание продолжилось, и Блисс пришлось очень нелегко. Но она была просто красавицей. Держалась с таким достоинством, какое только можно ожидать от ребенка. Никому и в голову не пришло, что она выдумала эту историю. Я сам, будь я на месте присяжных, признал бы себя виновным. Вот это-то и убивает меня больше всего. Если случившееся – не выдумка, то только один человек точно знает, что я невиновен, а он явно не спешит с признаниями. Не исключено также, что он по-прежнему находится рядом с Блисс. Моя девочка осталась совсем беззащитной, поскольку все думают, что истинный виновник пойман. Я говорил с полицейскими, просил их понаблюдать за ней, но они заявили, что дело закрыто и поводов для беспокойства нет.

– Ты уже не видел Блисс после суда?

– Нет. Паршивый это был год. Барбара сказала, если я буду посещать психиатра, она добьется того, чтобы мне позволили видеться с Блисс. Я попытался, но без особого успеха. Я заявил психиатру, что невиновен. На это она сказала, что не сможет помочь мне, пока я не признаюсь ей – и себе – в том, что совершил. Заявила, что я не настроен на сотрудничество. Я попытался подыграть ей, чтобы мне позволили видеться с Блисс, но у меня ничего не вышло. В результате было объявлено, что я представляю для нее опасность. – Горько рассмеявшись, он покачал головой. – А поскольку я представлял для нее опасность, мне запретили видеться с ней – до тех пор, пока ей не исполнится восемнадцать.

– Бог ты мой, Бен!..

Он встал и поставил виски на стол.

– Иногда я лежу ночью без сна и размышляю о том, что сама Блисс думает по поводу моего отсутствия. – Голос его дрогнул. – Может, считает, что я не люблю ее больше, а потому и ушел от них.

– Но ей же должны были хоть как-то объяснить?

– Да. Ей сказали: папа больше не может видеться с тобой, потому что делает тебе больно.

Бен был невиновен. Все указывало на это. Иден встала и попыталась обнять Бена, но тело у него словно бы задеревенело. Этот мужчина отличался от того, с каким она спала прошлой ночью. Он был другим – и все-таки не опасным.

Иден подняла голову и взглянула на него:

– Бен, я хочу остаться сегодня у тебя.

Он тут же отстранился.

– Пожалуй, это не самая удачная идея. Все эти разговоры вгоняют меня в депрессию. – Он взглянул на нее с виноватой улыбкой: – На потенции они тоже сказываются не лучшим образом. Не забывай, мою сексуальную жизнь изучали едва ли не под микроскопом. И неважно, что я невиновен, – я все равно чувствую себя так, будто со мной что-то не в порядке. Даже не знаю, как я справился прошлой ночью.

– Очень даже неплохо.

Бен легонько коснулся ее руки:

– Я хочу, чтобы ты осталась. Но мне не хотелось бы, чтобы у тебя были какие-то ожидания.

– У меня их и нет, – ответила она. – Я просто хочу быть с тобой.

Бен молча поужинал той едой, которую принесла с собой Иден. Она, казалось, была не против такого молчания. Она нарезала ему персик, а потом, пока Бен принимал душ, прибралась на кухне. Они еще немного поговорили – о Кайле и Лу, о раскопках, о сценарии… как будто вопрос с судом давно отошел в прошлое. И только когда Иден уже почти засыпала, Бен решился спросить ее:

– Ты мне поверила?

– Думаю, да, иначе бы меня тут не было. Но есть одна вещь, которая не дает мне покоя.

– Какая?

– То, что ты признал себя виновным. Я люблю Кэсси не меньше, чем ты любишь Блисс, но я бы ни за что не пошла на такой шаг.

Бен кивнул:

– Согласен. Когда я рассуждаю логически, у меня нет никаких объяснений собственному поступку.

Бен знал, что Иден засыпает. Дыхание ее замедлилось, тело обмякло. Сам он чувствовал себя опустошенным. Воспоминания о суде всегда изматывали его, а теперь еще облик Блисс не желал отступать в прошлое. На суде он видел ее в последний раз.