Диана Гэблдон - Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы

Я подошла к нему, с тем чтобы осмотреть руку.

– Здесь больно? – Я видела, что он морщится, если пощупать руку выше раны.

Да, хвала волшебному пенициллину: краснота сходила на глазах, а еще вчера больно было касаться и других участков кожи.

– Так, более-менее. – Джейми пытался выпрямить руку. – Ничего, но на голову встать не смогу.

Я улыбнулась такой оценке собственного состояния.

– Да и не нужно, знай стой себе твердо на ногах. А… Хобарт точно не…

– Точнее некуда. Я уверен, – заверил он. – Но позавтракать следует в любом случае. Вдруг это будет мой последний прием пищи?

Джейми никогда не терял присутствия духа. Я любила его и за это.

– Ладно, раз Джанет не идет, схожу сама. – Успокоившись, я вышла в холл. Чьи-то шаги за окном заставили меня остановиться.

Дженни шла к сараю на холме, надвинув на голову капюшон. Мы могли спокойно поговорить с глазу на глаз, уединившись ото всех. Нельзя было упускать такую возможность – когда я еще застану Дженни Мюррей одну? Схватив плащ, я бросилась вслед за ней.

Она уже взялась за дверцу сарая, когда я запыхтела сзади. Дженни услышала, что кто-то догнал ее, поняла, зачем я пришла, выпрямилась и взглянула на меня. Она была готова говорить со мной.

– Нужно предупредить младшего Эуона, чтобы расседлал лошадь. И достать лук из погреба. Идем?

– Да.

Ветер пронзал насквозь, и я укуталась поплотнее. Мы вошли в теплую конюшню. Здесь царил полумрак и доносился запах, какой обычно исходит от лошадей, смешивавшийся с запахом сена и навоза. С непривычки я ничего не видела и стояла, подпирая дверь, ожидая, что через какое-то время смогу видеть в темноте, но Дженни время не требовалась. Видимо, она не раз входила сюда и выработала сноровку.

Ее шаги остановились у соломенной кучи, где восседал Эуон-младший. Он спал, а когда почуял неладное, вскочил, моргая.

Его мать оценивающе посмотрела на него, а потом на стойло, в котором стоял Донас, жующий сено. На нем не было ни узды, ни седла.

– Я наказывала тебе оседлать Донаса. Ну, что скажешь в свое оправдание? – сурово спросила она.

Пряча глаза, Эуон поднялся с кучи.

– Наказывала, мама. Да только мне пришло в голову, что седлать его – даром тратить время. Расседлывать ведь придется.

Дженни изумилась.

– Расседлывать? Это почему еще?

Эуон хитро сверкнул глазенками.

– Мама, дядюшка никуда не поедет, это известно. Ну куда и от кого ему бежать? Неужто от дяди Хобарта?

Дженни молча изучала его, вздыхая. Тихо улыбнувшись, она потрепала сына по голове, а потом убрала волосы, лезшие ему в глаза.

– Известно, мой мальчик. Ты прав.

Она обвела рукой его щеку.

– Хорошо, малыш. Иди к своему дяде, позавтракай еще раз. А мы с тетей Клэр будем в погребе. Как только услышишь, что приехал Маккензи, или увидишь его, дай мне знать.

– Ладно, мама, – Эуон поспешил в усадьбу, ожидая еще раз подкрепиться и обогреться у очага.

Издали это выглядело так, будто к дому спешит длинноногий журавль, неуклюже ступая на холодную землю. Дженни смотрела вслед своему рассудительному отпрыску и улыбалась.

– Хороший мальчишка… – Вспомнив о моем присутствии, она пришла в себя и строго сказала: – Раз уж пришла, тогда пойдем.

Молча добрались мы до погреба – махонького помещения, доверху заполненного всякими вкусностями. Здесь, как и в кухне, пахло всеми запахами сразу: резкий дух лука и чеснока, заплетенных в косицы, пряность сушеных яблок, влага картофеля, лежавшего на одеяле на полках.

– Помнишь эту картошку? – Дженни погладила шероховатый бок клубня. – Это ведь ты посоветовала выращивать ее. Знаешь, несколько суровых зим после Каллодена мы продержались именно потому, что посадили картофель.

Как не помнить… Тогда тоже была осень. В ночном мраке мы плакали, прощаясь. Дженни ждал новорожденный малютка, меня – Джейми. Я не знала, где искать его, объявленного преступником и подлежащего казни. Тогда я спасла его, а своим незатейливым советом спасла весь Лаллиброх. И вот теперь я узнаю, что все это висело на волоске, что все это могла отобрать Лаогера.

– Зачем? – спросила я, пяля глаза на ее склоненную голову.

Дженни занималась луком, обрывая головки с косицы, висящей под потолком, выбрасывая сухие стебли и складывая овощи в корзину.

– Дженни, зачем ты так поступила? – В отличие от нее, я не хотела работать быстро, как машина, выполняя определенную последовательность действий, потому катала свою луковицу в ладонях. Шелуха тихо шелестела. – Зачем так?

Несколько минут молчания дали Дженни возможность овладеть собой, и ее голос звучал совсем спокойно. Для других, но не для меня: я знала ее слишком хорошо, чтобы поверить в то, что она спокойна.

– Ты спрашиваешь, зачем был нужен брак с Лаогерой? – Она блеснула на меня из-под черных ресниц и продолжила перебирать лук. – Да, его устроила я, это правда. Иначе бы Джейми никогда не пошевелился.

– Выходит, ты принудила его взять ее в жены.

Дверь была прикрыта неплотно, или это ветер был так силен, во всяком случае, на ступеньки подвала сыпалась земля.

– Одиночество, – произнесла она одно-единственное слово, правда, потом пояснила подробнее: – Джейми был таким одиноким, он умирал от одиночества. Оно тяготило его. И меня. Он так долго убивался по тебе…

– Я была уверена, что его нет в живых, – тихо промолвила я, понимая, что Дженни обвиняет меня.

– Он страдал так сильно, что, почитай, был мертв. – Она вскинула голову, тряхнув волосами. – Конечно, ты могла и не знать, что он выжил: сколько таких было после Каллодена… Он говорил, что ты ушла навсегда, что он навсегда осиротел. Англичане ранили его тело, а ты ранила его душу… Он приехал из Англии таким…

Дженни взяла новую луковицу.

– Тело было невредимым, но лучше бы они изранили его, чем так. – Она вперила в меня голубые глаза – глаза Джейми. – Такие, как он, не могут спать в холодной постели.

– Знаю, – бросила я. – Все-таки мы выжили – и он, и я. Я вернулась. Зачем же ты известила об этом Лаогеру?

Она долго молчала, заставляя меня изучать ее и овощи, лежавшие в погребе.

– Я любила тебя, – прозвучал ускользающий шепот. – Ты так нравилась мне, была как сестра. Когда ты была его женой, я любила тебя.

– И я тебя, – призналась я. – И все же – зачем?

Дженни сжала свои небольшие руки в кулаки.

– Сын сказал, что ты здесь, – она говорила это луковицам, не желая смотреть на меня, боясь потерять сосредоточенность. – Я была так рада твоему возвращению, сразу хотела бежать навстречу, обнимать, расспрашивать.

Дженни повременила, словно раздумывая, стоит ли исповедоваться передо мной. Я молчала. Тогда она заговорила снова:

– А потом вдруг меня обуял страх.

Глаза скрылись за веером ресниц.