Крис Кеннеди - Дерзкая

– Возможно, когда-нибудь ваше желание осуществится.

Отец Питер, глядя в ночное небо, заметил:

– Это не желание, это молитва.

Малден повернулся и натянул одеяло на грудь.

– Господь не слушает таких, как мы, святой отец: я понял это много лет назад. Доказательства вокруг вас. А теперь спите: нам предстоит долгая дорога. Когда доберемся до Грейшес-Хилла, я покажу вас одной женщине, повивальной бабке, – она вылечит ваш кашель.

Глядя в темное небо, Питер прислушивался к затихающему топоту копыт. Как далеко могли быть Ева и Роджер? Ему казалось, что его сердце так сжато, что с неимоверной силой растягивает накинутую на него веревочную петлю. И есть ли у них шанс спастись, если эти опытные вояки все-таки их обнаружат?

Оставалось только надеяться, что его завуалированные угрозы имели зубы и способность сделать так, чтобы Ева, с которой Господь сыграл злую шутку, дав ей один божественный дар: нести свет в любую тьму, – а затем погрузив ее в эту тьму, нашла настоящего защитника, который не только заботился бы о ней самой, столь необычной, но и о Роджере, храбром юноше, а также был бы беспощаден – да, он называл это жестокостью – к их врагам.

Ева молча сидела у костра, закутавшись в плащ Джейми, а он сам, прислонившись спиной к стволу поваленного дерева, вытянув перед собой длинные ноги и положив сплетенные пальцы на живот поверх прикрывавшей его легкой накидки, спал. Во всяком случае, глаза его были закрыты, но Ева знала, что при малейшем шорохе он тотчас проснется.

Из-под черного сюрко на мускулистых руках выглядывала кольчуга, и ее плоские металлические звенья походили на чешую какого-нибудь земноводного. Даже в столь расслабленном состоянии выглядел Джейми монументально.

Совсем не к месту у нее появилось желание просунуть руку между его бедер, как засовывают маленький кусочек пергамента между дверью и косяком, и почувствовать его тепло: «А оно там есть», – с тоской подумала она.

Как долго можно чего-то хотеть, даже не зная об этом? Ева хотела очень долго, и теперь все ее тайные мечты были перед ней, воплощенные в нем, Джейми.

Она чуточку скосила глаза на его переплетенные пальцы, покоившиеся на твердом плоском животе. Что он сделает, если она сейчас подойдет и опустится на колени возле него? Выхватит нож и приставит ей к горлу? Схватит ее как рыбу? Потребует ответов, которые позволял до сих пор утаивать?

Ева была не настолько глупа, чтобы думать, что обманула его своими рассказами. Но и себя не обманывала. Она не была наивной и понимала, когда мужчина хочет женщину, и знала, как женщина может хотеть мужчину. И в данный момент Ева была как раз именно такой женщиной. Да, желание просунуть руку между его бедрами соблазнительно; вопрос в том, что она намерена делать потом.

На этот вопрос ответа не было. Конечно, она никогда не посмеет признаться Джейми, что жаждет его прикосновений, но этот порыв, это желание приводили ее в крайнее замешательство – как уроки отца Питера, направленные на то, чтобы заинтересовать, начинались с малой крупицы знания, в котором она была уверена, а затем уже приводили к осознанию, что, оказывается, ей абсолютно ничего не известно о самых обыкновенных вещах.

«– Ева, кто может принести больше всего вреда своим врагам, а пользы – друзьям, во время болезни?

– Врач.

– А от кого больше всего пользы и больше всего вреда в море во время шторма?

– От лоцмана.

– Значит, когда море тихое, врач не нужен?

– Ну конечно, нужен.

– А лоцман в спокойном море?

– Очень нужен.

– Очень нужен, Ева».

Ей хотелось опуститься на колени перед этим мощным богом, распустить шнурок его лосин, прижаться губами к твердому животу, провести пальцами вверх по груди. И тогда он, может быть, положит руки ей на плечи и наклонится поцеловать? Обхватит руками за талию, поднимет и усадит к себе на колени, раскроет ей губы своими губами и поцелует, как тогда в таверне? Трепет волной прокатился по ее телу.

Сейчас Ева чувствовала себя совершенно дикой. Ей нестерпимо хотелось коснуться губами его шеи, открыть рот и втянуть эту теплую солоноватую кожу. Отросшая за несколько дней щетина колола бы ей язык, но ее это не остановило бы: жажда была безмерной, неутолимой.

Она направила бы его руку к своему бедру, как он делал это раньше (ох-как-нежно, ох-как-умело), и решительно впустила бы его язык к себе в рот. Она могла бы слышать собственное дыхание, с шумом вырывающееся сквозь приоткрытые губы в тишине ночи. Она раскрылась бы для него, ответила на его поцелуй…

Ева перевела взгляд вверх, на его лицо, и наткнулась на широко открытые глаза.

Он наблюдал за ней.

Он все понял.

Она вздрогнула, как от порыва ветра, и в смущении отвернулась, беззвучно, горячо, прерывисто выдохнув.

– Идите сюда.

От звука его раскатистого голоса она едва не подскочила.

Властность в словах, властность в тоне – во всем, и только просьба прокатилась по поляне беззвучно, как крадущийся тигр:

– Пожалуйста…

Она потянулась вниз, оперлась ладонями о землю, неловко согнула колени и наклонилась вперед, не повернув головы.

– Идите сюда, Ева.

От его хриплого шепота мурашки пробежали по ее телу как от порыва ветра. Она легла на бок лицом к деревьям, замерев и едва осмеливаясь дышать. Повторит ли он еще раз?

О, почему он не повторил снова? Снова, снова и снова?

Она лежала, отвернувшись от костра, и всю ночь напролет ощущала, как взгляд его синих глаз жжет ее, разогревая сильнее, чем пламя.

За свою жизнь Ева просыпалась в разных условиях: в холоде, в сырости, в голоде, в страхе, – но никогда за все десять лет скитаний такой, как в это утро: злой на весь свет и возбужденной.

Ей снился Джейми – снова, всю ночь.

Мир был совершенно безмолвным и сумрачным, хотя слабое свечение предвещало близкий рассвет. Она выбралась из шерстяного тепла плаща Джейми и села. На месте их стоянки никого не было – Гог ушел.

Ева с трудом поднялась на ноги из-за холодной острой боли, сжавшей желудок, и в тот же миг на дальней стороне поляны от дерева отделилась высокая темная фигура – Рай, ее конвоир. Его руки были сложены на груди, а накидка заправлена под ремень, чтобы защитить от холода туманного рассвета. Он выглядел как темный столб дыма, неподвижно застывший среди тумана.

– Где Роджер? – прошептала Ева, подойдя к нему.

– Джейми взял его с собой, – ответил Рай, взглянув на нее.

И снова возникла та холодная острая боль, только теперь уже в сердце.

– А где Джейми? – Ева старалась говорить спокойно.

– Проверяет дорогу впереди, – ровным тоном ответил Рай. – Они скоро вернутся.

Она сделала глубокий вдох, и боль утихла, а внутри потеплело. Трудно сказать почему, но эти слова, которые вполне могли оказаться ложью, ее утешили. Ева потянула к себе сумку, и из ее глубины выкатилась маленькая однопенсовая монета. Она подняла ее и поднесла к глазам. Казалось, что прошло сто лет с тех пор, когда она дала Роджеру эти деньги, чтобы нанял другое судно для переправы во Францию. Неужели это было только вчера?