Райан Уинфилд - Мелодия Джейн

– Нет, не узнала бы. Потому что я никуда не еду.

– Что?

– Я никуда не еду.

– Это просто глупо, Калеб.

– Нет, не глупо. Я все обдумал, и очень серьезно. Да, это отличный шанс, но я лучше останусь здесь с тобой.

– И все?

– Да. И точка.

– Нет. Не точка. Ты не можешь взять и просто так отмахнуться от такой возможности.

– Нет, могу.

– Ради чего, Калеб? Ради того, чтобы жить на острове в штате Вашингтон? Чтобы до старости быть моим садовником?

– Так вот кто я для тебя? Твой садовник?

– Нет. Я не так выразилась. Ты сделал для меня отличную работу, я получила намного больше, чем заплатила, но теперь тебе нужно уйти, Калеб. Нельзя упускать такое предложение.

Он весь подался вперед, в его глазах отчаяние мешалось с гневом.

– Вот, значит, как? Ты хочешь, чтобы я ушел?

– Нет. То есть да. Так будет лучше для тебя.

– Что?! Значит, ты получила от меня что хотела, и теперь я могу катиться на все четыре стороны? Вот так просто? Всем спасибо, все свободны?

– Я не это имела в виду.

– А что тогда?

– Все кончено, Калеб. Неужели ты сам не видишь?

– Что кончено?

– Мы. Всё. Эти отношения были обречены еще до того, как начались. Что-то в таком духе неминуемо должно было рано или поздно случиться. Просто по умолчанию. И наверное, к лучшему, что это случилось сейчас, потому что потом нам обоим стало бы только больнее. Ты знаешь это. И я тоже знаю.

Калеб поднялся и принялся расхаживать перед камином.

– Нет, – пробормотал он. – Не может быть, чтобы все было так.

– У тебя вся жизнь впереди, – продолжала Джейн. – А я половину своей уже прожила. Даже если бы ты остался, это стояло бы между нами. Все, запал подожжен. Ты считаешь, что можешь отказаться от такой возможности, бросить все, о чем мечтал всю жизнь, ради того, чтобы жить со мной на острове Бейнбридж? И полагаешь, что не будешь жалеть о своем выборе? Ты очень об этом пожалеешь, Калеб. И возненавидишь меня за это.

Он прекратил расхаживать туда-сюда и обернулся к ней:

– Так поедем со мной, Джейн. Поедем со мной в Остин.

– Я не могу, – покачала она головой.

– Все наши «не могу» исключительно у нас в голове. Поехали со мной.

– Я не могу начать все с чистого листа, – сказала она. – Не в таком возрасте. Здесь у меня все, Калеб. Мой дом, моя жизнь, моя работа. Я сегодня встречалась с одной женщиной, моей ровесницей, так вот она не может даже найти работу. Это ровно мой сценарий, если я сейчас все начну сначала.

– Тогда позволь мне остаться.

– Нет.

– Значит, ты не хочешь ехать со мной и не хочешь позволить мне остаться здесь. И какой выбор у нас остается, Джейн?

– Мы должны поставить на этом точку, Калеб. Прости.

– Что ты такое говоришь?

– Я говорю, что все кончено.

– Ты не хочешь этого.

– Хочу. Все кончено.

Калеб упал перед ней на колени и, схватив за плечи, заглянул в глаза. Он плакал:

– Не надо, Джейн. Не надо говорить, что все кончено.

Джейн почувствовала, как к ее глазам тоже подступают слезы. Если позволить пролиться хотя бы одной из них, плотина прорвется и случится наводнение. Но она не может расплакаться. Не здесь. Она должна быть сильной ради них обоих. У нее будет уйма времени, чтобы выплакаться, потом, когда он уйдет.

Джейн покачала головой и отвела взгляд:

– Все кончено, Калеб.

– Это неправда, Джейн. Ты так не думаешь. Пожалуйста, поедем со мной в Остин. Или позволь мне остаться здесь.

Она покачала головой.

– Я люблю тебя, Джейн, – сказал он.

Джейн сидела неподвижно, не глядя в его умоляющие глаза, не слушая его слов. Она любила его и потому должна была притвориться, что не любит.

– Скажи, что ты меня любишь, Джейн. Скажи это. Я ведь знаю, что любишь.

– Я думала, что люблю, – произнесла она, – но теперь все кончено.

Она стряхнула его руки и, боком вывернувшись из кресла, поднялась. Калеб повалился на опустевшую подушку и, обхватив голову руками, зарыдал. На какой-то ужасный миг Джейн застыла, глядя на него. Никогда в жизни она не видела ничего более трогательного, чем эта абсолютная искренность, полное отсутствие напускного мачизма, эта готовность к демонстрации обнаженных чувств. Его волосы рассыпались по рукам, спина содрогалась в рыданиях.

– Скажи, что ты любишь меня, Джейн, – донесся его сдавленный голос. – Скажи только, что любишь меня.

Никогда в жизни ей так мучительно не хотелось произнести эти три слова. Каждая клеточка тела рвалась к нему навстречу. Все ее существо требовало обнять его и сказать, что она его любит. Ей хотелось целовать его, держать в своих объятиях, лежать рядом с ним в постели и смотреть на его лицо во сне. Но она знала, что должна уйти, если действительно его любит. Когда-нибудь он скажет ей за это спасибо. Джейн делала это в равной степени ради него, как и ради того, чтобы уберечь себя от неминуемой сердечной боли, которой она может не пережить. Во всяком случае, именно это она себе твердила. Это повторял ее собственный голос, доносившийся словно откуда-то из невообразимой дали.

– Пожалуйста, ложись сегодня в другой комнате.

Несколько ярдов до спальни показались ей самой долгой дорогой в жизни, будто ноги внезапно налились свинцом. Джейн аккуратно закрыла за собой дверь и долго стояла в темноте, прислушиваясь, но так и не смогла понять, плачет он или нет.

Когда Джейн наконец заставила себя отойти от двери, она направилась в ванную и, не включая света, умылась. Видеть собственное лицо в зеркале сейчас было невыносимо. Потом она разделась и забралась в постель. Она и сама не поняла, когда начала плакать. Все началось с небольшого укола сожаления, от которого брови у нее изломились. Потом в животе стало пусто и невесомо, как на американских горках, и тогда она уткнулась лицом в подушку и плакала, пока подушка не промокла насквозь. От слез наволочка вдруг начала источать его запах, и Джейн заплакала еще отчаянней. В глубине души она ожидала, что Калеб придет, надеялась, что он так и сделает. Но шел час за часом ее беспросветного и добровольного одиночества, а утешаться по-прежнему было нечем, кроме слабой и эфемерной уверенности, что так будет лучше. Кому именно, правда, она не очень понимала.

Что-то разбудило Джейн.

То ли звук, то ли сновидение.

Она лежала в постели, погруженная в серые предрассветные сумерки, и пыталась вспомнить, из какого ужаса вырвалась, но вспомнила лишь, в каком ужасе очутилась. Перед глазами встали содрогающиеся в рыданиях плечи Калеба, и Джейн поняла, что совершила ошибку. Чудовищную ошибку.

Она выскочила из постели и бросилась к двери. Но на полпути к его комнате где-то внутри возникла леденящая душу уверенность. Джейн медленно открыла дверь, всем сердцем желая ошибиться, но кровать была аккуратно заправлена, а вещи Калеба исчезли. Она вышла в гостиную и выглянула из окна, твердя себе, что он просто решил встать пораньше и поработать в саду. Но в сероватой мгле виднелись лишь очертания фонтана. Часы на стене громко тикали в тихих сумерках, отсчитывая неумолимый бег времени. Джейн взглянула на кресло, в котором в последний раз видела его плачущим. Она отдала бы все на свете, чтобы повернуть все вспять и взять назад слова, которые разбили ему сердце.