Колин Гувер - Без надежды

Я не могу даже пошевелиться, поскольку побаиваюсь, что он не в себе. То есть в буквальном смысле слова душевнобольной. Это единственное логическое объяснение его поведения. И то, что я по-прежнему считаю его невероятно привлекательным, означает только одно: я тоже умалишенная.

– Я не знал, что он гей.

Угу, он псих.

Я поворачиваю к нему голову, но ничего не говорю. Что, черт подери, сказать психу, который отказывается покинуть твой дом и мелет всякую чушь?!

– Я избил его, потому что он был урод. Я понятия не имел, что он гей.

Положив локти на колени, он смотрит на меня в упор, ожидая реакции. Или ответа. Но в течение нескольких секунд не получает ни того ни другого, поскольку мне надо все обдумать.

Я снова поднимаю взгляд к звездам и пытаюсь проанализировать ситуацию. Если он не псих, то явно пытается что-то доказать. Но что именно? Он завалился без приглашения, чтобы обелить свою репутацию и очернить мою? Но зачем? Я ведь одна, и что значит мое мнение?

Если, конечно, я ему не нравлюсь. От этой мысли я улыбаюсь, но мне не по себе оттого, что я рассчитываю на симпатию психа. Я сама во всем виновата. Не надо было впускать его в дом, когда я одна. А теперь он знает, что я проведу в одиночестве все выходные. Если взвесить мои сегодняшние поступки, то чаша с глупостью перевесит. Я предвижу два варианта завершения этого вечера. Либо мы придем к взаимопониманию, либо он убьет меня и, разрубив на мелкие кусочки, добавит в печенье. Так или иначе, мне жаль, что десерт еще не съеден.

– Торт! – ору я, вскакивая с кровати.

Я прибегаю на кухню как раз вовремя, чтобы учуять запах моего последнего кулинарного опыта. Я вынимаю из духовки торт и в отчаянии швыряю его на столешницу. Он не так уж сильно подгорел. Пожалуй, еще можно спасти, погрузив в сахарную глазурь.

Я закрываю духовку с намерением переключиться на новое хобби. Может быть, займусь ювелирными украшениями. Насколько это сложно? Я хватаю еще два печенья, возвращаюсь в спальню, отдаю одно Холдеру и ложусь рядом:

– Пожалуй, мои слова о придурке, который ненавидит геев, были резковатыми. На самом деле ты никакой не темный гомофоб, отсидевший в колонии?

Он с ухмылкой вытягивается на постели и смотрит на звезды:

– Не. Вовсе нет. Весь прошлый год я жил с отцом в Остине. Не знаю, откуда взялась эта история с колонией.

– Почему ты не защищаешься от лжи?

Он поворачивает ко мне голову:

– А ты почему?

Я сжимаю губы и киваю:

– Туше.

Мы молча жуем. Его недавние речи становятся понятнее, и я все больше ощущаю себя похожей на людей, которых презираю. Он пообещал ответить на любой мой вопрос, а я вместо этого поверила сплетням. Неудивительно, что он злился. Я обращалась с ним точно так, как окружающие обращаются со мной.

– Твой комментарий по поводу окна? – спрашиваю я. – Ты просто намекал на сплетни? И никакой подлости с твоей стороны?

– Я не подлец, Скай.

– Ты назойлив. По крайней мере, в этом я права.

– Я бываю назойливым, но не подлец.

– Ну а я не шлюха.

– И я не придурок, ненавидящий геев.

– Ну, все выяснили?

– Пожалуй, да, – смеется он.

Я делаю глубокий вдох, потом выдыхаю, готовясь к тому, что делаю нечасто. Извиниться. Не будь я такой упрямой, могла бы признать, что всю неделю держалась с ним свысока и он имел полное право сердиться. Мое извинение получается лаконичным и робким.

– Прости меня, Холдер, – тихо произношу я.

Он тяжело вздыхает:

– Ладно, Скай, ладно.

И мы целую вечность продолжаем сидеть в молчании, но эта вечность совсем не тяготит. Время идет к ночи, и я боюсь, он скоро заявит, что ему пора идти, поскольку сказать больше нечего, но я этого не хочу. Мне хочется еще немного побыть с ним. Сама не знаю почему.

– Хочу спросить тебя кое о чем, – говорит он, нарушив наконец тишину.

Я молчу, поскольку не похоже, что он ждет от меня какого-то отклика. Просто выдерживает паузу перед вопросом. Он переводит дыхание и перекатывается на бок ко мне лицом. Потом подпирает голову локтем, и я чувствую на себе его взгляд, но продолжаю пялиться на звезды. Он слишком близко от меня, и я не в силах посмотреть на него. Сердце бешено колотится у меня в груди, и я боюсь, что если придвинусь к нему чуть ближе, то просто умру. В голове не укладывается, что вожделение может заставить сердце так сильно биться. Сильней, чем от бега.

– Почему ты позволила Грейсону так обращаться с тобой на парковке?

Мне хочется спрятаться под одеялом. Я-то надеялась, он не вспомнит.

– Я уже говорила. Он мне не бойфренд, и не он подбил мне глаз.

– Я спрашиваю не из-за этого, а потому, что видел твою реакцию. Он тебя раздражал. Ты даже заскучала. Просто пытаюсь понять, почему ты позволяешь ему делать все эти вещи, если не хочешь, чтобы он к тебе прикасался.

Его слова ошеломляют меня, и я вдруг ощущаю приступ клаустрофобии. Мне неловко говорить об этом. Меня смущает то, как легко он разгадывает меня, а мне его никак не понять.

– Неужели мое равнодушие было настолько очевидным?

– Ага. Даже с расстояния в пятьдесят ярдов. Удивляюсь, почему он не понял намека.

На этот раз я машинально поворачиваюсь к нему, подложив локоть под голову:

– Сама удивляюсь. Уж сколько раз я отшивала его, но он не может остановиться. Все это жалко и неприятно.

– Да зачем же тогда позволяешь? – спрашивает он, прямо глядя на меня.

Мы лежим друг к другу лицом, в весьма рискованном положении. То, как он глазеет на меня и скользит взглядом по моим губам, заставляет меня снова повернуться на спину. Не знаю, чувствует ли он то же самое, но тоже переворачивается.

– Сложно объяснить.

– Не надо ничего объяснять, – говорит он. – Мне просто стало любопытно. Это действительно не мое дело.

Подложив руки под голову, я смотрю на звезды, которые пересчитывала столько раз. В этой постели я нахожусь с Холдером дольше, чем была с любым другим парнем. До меня доходит, что я не испытываю ни малейшего желания считать звезды.

– У тебя были серьезные отношения с девушкой?

– Угу, – отвечает он. – Надеюсь, ты не собираешься выспрашивать подробности…

Я качаю головой:

– Я не потому спрашиваю. – На миг я умолкаю, пытаясь подыскать нужные слова. – Что ты чувствовал, когда целовал ее?

Он отвечает не сразу. Наверное, опасается подвоха.

– Хочешь, чтобы я ответил честно?

– Только этого я и хочу.

Краем глаза я вижу, что он улыбается.

– Хорошо. Пожалуй, испытывал сексуальное возбуждение.

Услышав эти слова, я стараюсь не показать, что шокирована, но… вау! Мне приходится скрестить ноги, чтобы усмирить накатывающие на меня горячие волны.

– У тебя бывает нервный озноб, потные ладони, учащенное сердцебиение и все такое прочее?