Сара Бауэр - Грехи дома Борджа

Он взял ее руку и похлопал, а потом поднял Фонси. Песик, соскочив с колен мадонны, царапал коготками колено дона Альфонсо. Пока тот занимался собачкой, дона Лукреция вручила свои «стихи» Бембо, так посмотрев на него, что я позавидовала этой паре.

Вскоре я задумалась о роли, которую сыграл Витторио. Из-за визга детей и подбадривающих возгласов взрослых, шумной битвы, когда кабачки разбивались о ворота монастыря, а капустные кочаны с грохотом врезались в жаровни, мой ребенок никак не мог заснуть. Он ворочался и толкался в животе, а когда у меня перед самым носом пролетела маленькая тыква, я начала сомневаться, удастся ли ему через несколько лет поучаствовать в баталии и будут ли у него братишки, чтобы сражаться рядом с ним.

Как скоро после родов я смогу вернуться в постель своего возлюбленного и начать делать тех братишек? Каковы церковные правила в данных вопросах? Правда ли, что кормление грудью предотвращает беременность? Когда будет безопасно снова соединиться с ним? Я ни на минуту не переставала желать Чезаре, хотя, когда бы ни смотрелась в зеркало, каждый раз удивлялась, где та девушка, которая была так ему желанна. Мне до боли хотелось, чтобы он узнал о нашем ребенке и вернулся в Феррару. Я представляла, что Чезаре дотронется ладонью до моего живота и почувствует, как малыш потянется к ее теплу, но опасалась его реакции, если он увидит мой вывернутый пуп и набухшие до предела, сочащиеся молоком груди.

Я больше не могла наблюдать за зрелищем. Письмо, которое мне предстояло написать, просилось на пергамент. Я буквально чувствовала перо в руке, как оно щекочет мою ладонь, пружинит острие под нажимом, когда я провожу им по чистому листу, выводя слова. Какие слова? Должна ли я изложить сухие факты или облечь их в изъявления любви? Заострить внимание на практической стороне вопроса или написать о нашем ребенке как о воплощении обоюдной страсти, связавшей нас на всю жизнь? Сдобрить ли мне мою новость юмором или тем самым я добьюсь лишь того, что Чезаре сочтет меня легкомысленной и неподходящей матерью для своего сына? Чем больше я об этом думала, тем невозможнее представлялась мне задача.

Вскоре я вспомнила о письме, спрятанном в рукаве. О послании поэта его возлюбленной. Лучшего примера для подражания мне не найти. Но если я хотела прочитать его раньше донны Лукреции, мне нужно было покинуть площадь прямо сейчас. Повернувшись к сиру Таддео, стоявшему за моим стулом, я дотронулась до его рукава.

– Мне немного не по себе, дорогой, – произнесла я. – Хорошо бы недолго отдохнуть, если вы будете настолько любезны и проводите меня обратно в замок.

– А герцогиня позволит? – спросил он, бросая взгляд на мадонну, которая увлеченно скармливала сласти своей маленькой собачонке, пока дон Альфонсо приветствовал вылазку феррарцев, скрывавшихся до той поры за баррикадой из кабачков в желто-зеленую полоску.

– Как вы знаете, она близко принимает к сердцу благополучие этого ребенка. Она извинит меня, если вы объясните причину и пообещаете не задерживаться, а сразу вернуться сюда.

– Попросить донну Анджелу пойти с вами?

– Я бы предпочла, чтобы моим провожатым были вы. – Я сжала его руку и улыбнулась, надеясь передать и теплоту, и беспомощность.

Сир Таддо осторожно ступал, стараясь не поскользнуться на раздавленных фруктах и овощах, увертываясь на ходу от снарядов и недовольно морщась от визга перевозбужденных детей. Я видела, как он поклонился мадонне и дону Альфонсо и мадонна подставила ему ухо, чтобы выслушать в этом невообразимом шуме. Она бросила в мою сторону встревоженный взгляд, а я нахмурилась, сцепив руки на животе. Мадонна кивнула и нетерпеливо махнула рукой сиру Таддео, когда он попытался отвесить второй поклон.

Возвращаясь в замок, я несколько переусердствовала, изображая недомогание, поэтому не сразу сумела убедить Таддео, что он спокойно может вернуться на праздник и врач мне не нужен. Едва я закрыла за ним дверь – уходя, он долго кланялся и все с тревогой посматривал на меня, – как сразу достала из рукава письмо Бембо. Опустившись на край кровати, развернула пергамент, стараясь не оставить следов в виде слез, заломов или смазанных чернил. Меня удивило, почему такое чувствительное послание не запечатано, но я тут же сообразила, что воск и ленточки сделали бы его еще заметнее. Увлеченные своей страстью, они вовсе не стали беспечны, эти двое, знавшие толк во всех тонкостях запретной любви. Они играли по правилам. Когда я развернула письмо, терзаясь стыдом за свое вероломство и не зная, что́ я там найду, из него выпал еще один пергамент, поменьше. Если бы не мой огромный живот, он угодил бы прямо мне на колени, а так соскользнул на пол. Я присела, чтобы поднять послание, потом снова вернулась на место. Перед глазами запрыгали яркие точки, я не сразу отдышалась. Наверное, это было наказание за ложь Таддео, которая теперь превращалась в правду. Заставив себя дышать ровнее, а сердце биться медленнее, я прочитала большой пергамент. Там было написано всего несколько слов.

Я развернула вторую страницу, со стихами, написанными рукой донны Лукреции. Я запомнила их наизусть. И помню до сих пор, хотя по причинам более серьезным, чем кажется. Вот эти стихи:

Неужели это действительно написала мадонна? Она умелый стихотворец, но не лучше, чем остальные из нас, сочинявшие сонеты или игравшие в «макароны», чтобы убить время дождливыми днями. Мы составляли стихотворные строки, не задумываясь, как вышивали рубашки или алтарные покрывала. Мне было трудно поверить, что донна Лукреция способна излить чувства такими простыми и трогательными словами. Но если это ее стихотворение, то посмею ли я воспользоваться им? Чезаре наверняка его узнает. Но каким образом? Для чего ему интересоваться стихами, что сочиняет мадонна своим любовникам? Ему интереснее углубиться в трактат Витрувия или «Записки о галльской войне» Цезаря, чем читать стихи. Кроме того, Витторио не мог подсмотреть содержание письма; он вручил мне пергамент сразу после того, как Бембо его уронил. Если только Чезаре не заглядывал в чернильницу поэта и не посадил шпиона в его душу, мой возлюбленный никак не мог знать, что в этом письме.