Кристина Арноти - Знойная пустыня

– Не заставлю вас стыдиться, господин Болтон.

Он не знал, шучу я или нет.

– Когда увидимся?

– За утренним завтраком.

Моя комната оказалась такой роскошной, что постепенно мое возмущение по поводу денег прошло. Все было нежно, мягко, в свете ламп с абажурами абрикосового цвета. Гармонию дополняла уютная кровать.

В ванной я заперся в душевой кабине, где отдался сильным струям воды. Я думал. Дженнифер была и соблазнительна, и опасна. Случай в маленькой гостиной смущал и беспокоил меня. Я должен был возразить… Но с какого момента мужчина оказывается трусливым или немощным, хотя хотел бы быть только честным, если не сказать осторожным?

Успокоенный великолепным душем, завернутый в пушистый халат, я прогуливался по комнате. Да, я провожу Дженнифер в аэропорт. Да, в Париже я провожу ее к тетушке. Да, утром я представлюсь моему патрону. Если он выгонит меня, я буду отчаянно свободным человеком. Если мне удастся добиться компромисса, я буду в подвешенном состоянии. Потом – Нью-Йорк и Лонг-Айленд. Быть может, я мог влезть в мощную семью фон Гагенов… Когда есть две дочери, подыскивают возможных выгодных зятьев… Некоторые влезают в такую среду, акклиматизируются, привыкают и вживаются. И даже со временем становятся главой племени.

Я лег. От простыней исходил легкий запах лаванды. Я ждал, знал, что Дженнифер придет. Я подготовил для нее речь об осторожности и контроле за собой; я прогоню ее с возмущениями.

Через некоторое время в дверях появилась Дженни.

– Грегори?

– Да…

– Не спите?

– Нет.

– Можно войти?

– Вам нужно разрешение?

– Да… Зажгите свет.

– Нет.

Она заперла дверь на ключ. Я встал и приготовился с ней говорить. Я мог сказать много хорошего о человеческом существе, о духе, о сознании, о самоотречении, а особенно – о способности сдерживать свои сексуальные позывы, что и отличают его от животного.

– Дженнифер, ваше поведение…

Она прижалась ко мне.

– Дженнифер… я обязан вам напомнить…

Ее губы уже были на моих.

– Дженнифер, меня пригласили ваши родители.

Ее губы на моей шее.

– Дженни…

Она сняла свой халатик и осталась голой.

– Вы хотите что-то мне сказать? – спросила она.

Я целовал ей щеки, губы, подбородок, шею, груди, спустился к пупку, встал на колени перед ней, прижал ее к моему лицу. Я обожал ее мускулистое тело, атласную кожу с ее запахом и деталями тела… Я перевернул ее на ковре, она издала слабый звук, как от боли, когда я прижал ее к полу. Я боялся причинить ей боль, подтягивал ее к себе.

Она садилась верхом на меня, я брал руками ее грудь, она растягивалась на мне, чтобы я мог достать ртом ее соски. Она почти теряла сознание, таким острым было ее наслаждение. Потом я отнес ее на кровать. Какое наслаждение – утонуть в матрасе! Я искал ее, приручал ее нетерпеливость, вытягивался на ней, проникал в нее, принуждал к неподвижности. Она страдала от ожидания, потом, вцепившись друг в друга, мы переворачивались. Я впивался в нее. Силы наши иссякли, и, лежа бок к боку, мы отдыхали в тишине. Я готов был уснуть, когда она, облокотившись на меня, сказала:

– Мы не останемся в Лонг-Айленде. Я что-нибудь придумаю для мамы, тогда и поедем. Вы и я…

– Я не плейбой и не собачка, а служащий в парижской конторе. Отмечаю свой приход на работу…

– Что это значит?

– Что я юридический служащий. Я могу взять несколько дней без оплаты, но если после этого я не выйду на работу, увольнение мне обеспечено. У меня впереди нет отпуска, подружка. У меня своя жизнь, зависимая, но она есть, если удовлетворяю своего работодателя.

Эти материальные вопросы ее совсем не интересовали.

– Хотите покинуть меня…

– Вы не можете перевернуть вверх дном мою жизнь.

– Я ее переворачиваю, – сказала она, обхватывая мою кожу губами и языком.

От нее исходила бесконечная чувственность.

– У вас такой аппетит, Дженни…

– Потому что это вы.

Она лгала, но какое наслаждение поддаваться такой бесстыжей лести… Хотелось бы мне когда-нибудь узнать ее причину. А пока надо ею воспользоваться. Ненасытные, мы катались в простынях, взмокших от пота. Одна подушка упала с кровати, Дженни наклонилась и стала искать ее на ощупь. Я ее ухватил, стал ее брать, она мне помогала. Мы соскользнули на пол. Это уже не был акт любви, а совокупление. До полусмерти. Потом мы вернулись на кровать с перепутанными ногами, с надеждой заснуть. От ее веса правая рука моя стала болеть. Я слегка пошевелил ею. Тотчас:

– Вы уходите?

– Нет, Дженни.

Я оставил руку в заложниках. Наследница испытывала мои сухожилия. В тридцать три года у меня накопился немалый опыт в женских делах. Опыт научил меня отличать все лучше и лучше притворное и подлинное поведение, настоящий и мнимый оргазм. По всей вероятности, Дженнифер не притворялась. Если так будет продолжаться, наша поездка превратится в серию безумных совокуплений, в сексуальное неистовство… Я погрузился в глубокий сон. Какие-то крики проникли в мое подсознание. Я очнулся, попытался понять, где я. Ощупал кровать, рука моя коснулась голого тела Дженни. Я сел и прислушался. Дженни проснулась.

– Кто-то кричит. Что случилось? – спросила она.

Торопливые шаги, хлопающие двери, крики.

Дженни взяла свой халатик.

– Побегу в мою комнату, чтобы одеться. Встретимся в коридоре.

Она вышла из комнаты.

Я успел застегнуть мою рубашку, вытащенную из саквояжа, и ширинку джинсов. Замок наполнился разными шумами. Подъезжающие машины, скрип колес на гравии, крики женщины… Голос ее прокатывался: величественные лестницы, стены без конца, украшенные потолки – все это повторяло звуки и эхо, вызывавшие галлюцинации.

Один призыв присоединялся к крикам.

– Мари-Софи… Мари-Софи…

Я кинулся в коридор. Дженни выкатилась из своей комнаты. Мы понеслись по ступеням. В холле группа мужчин – много их было или только трое? – разговаривали с графом, он был в халате. Лицо фон Гагена было мокрым от слез. Он облокотился об одного слугу, а тот поддерживал его, а сам плакал.

Валерия стояла возле них с суровым видом. Она произносила непонятные слова. Дженнифер подходила к разным людям, цеплялась за них:

– Что происходит? Ну скажите же…

– …Мари-Софи… Мари-Софи…

– Что? – крикнула Дженнифер.

– Мертва…

А один из мужчин из странной группы произнес:

– Несчастный случай. Машина…

Жена графа рыдала в объятиях служанки. Валерия скандировала все громче и громче:

– Мари-Софи… Мари-Софи…

Дженнифер перебегала от одних к другим. Встряхивала их:

– Что случилось? Говорите…

Фон Гаген отошел от слуги и открыл объятия дочери. Жест был нежным, а фраза жуткая:

– Ты одолжила ей эту проклятую машину…