Кристина Арноти - Знойная пустыня

Дженнифер, заикаясь, спросила:

– Моя машина?.. Ты говоришь о моей машине? Несчастный случай…

– С твоей машиной. Но почему?

Дженни покачала головой и подняла руку, словно хотела защитить лицо.

– Ты говоришь, что несчастный случай…

– Она умерла в твоей машине…

Дженни застыла неподвижно с открытым ртом. Она готова была умереть на месте, жизнь покидала ее. Я не осмеливался подойти, любой нежный жест с моей стороны был бы неприличен.

Гарри пришел в старом шелковом халате, в домашних тапочках. Он подошел к графу и к Дженнифер:

– Я слышал… говорят… машина?..

Потом он заплакал.

– Милые мои, очень, очень дорогие, ужасная весть… Этот «порше». Никогда себе не прощу.

Он продолжал, рыдая:

– Я в вашем распоряжении, друзья дорогие. Все, что я могу сделать, чтобы вас пощадить, я сделаю…

– Гарри, – сказал граф, весь превратившись в скрюченного от горя страдальца, – вы знаете нашу жизнь, наше горе, вы с нами в этот трагический день…

Он плакал.

– Я знаю, что вы нас не покинете.

Гарри обернулся к тем, кто сообщил об этой трагедии:

– Когда это случилось, господа? И кто вы?

Один из них взял слово:

– Примерно полтора часа назад их нашли. Мы представляем коммунальную службу, никто не решался один прийти и сообщить эту новость.

Гарри пожимал руки.

– Меня зовут Гарри Болтон, я адвокат этой семьи… и я к вашим услугам. Я берусь выполнить формальности. Надо избавить от них семью.

Один из мужчин прошептал:

– Надо провести опознание тел в больнице…

И он назвал ближайший город.

– Машина подвела, – сказал один из членов делегации, – Однако «порше»…

Гарри поднял голову.

– Как, машина «порше» подвела?..

– По-видимому, управление машиной было испорчено. Машину подвергнут экспертизе.

С отсутствующим взглядом Дженнифер сказала:

– Она так настаивала.

Выдвинулась вперед Валерия и схватила ее за руку:

– Ты никогда не должна была делать этого… Никогда…

Дженнифер вышла и обернулась к делегации от мэрии:

– А молодой человек, который был с ней… Фредерик…

– Несколько травм. У вашей сестры вся грудная клетка проломлена: руль. И без ремня…

Валерия отвесила Дженнифер пощечину с размаху:

– Гнусная девчонка, безголовая!

Я хотел вмешаться:

– Не делайте этого…

– А вы, – сказала Валерия, – вы не имеете отношения к этой семье. Вы меньше чем никто.

Дженнифер с пылающей щекой смотрела на нее уничтожающим взглядом.

– Грегори – мой друг. А тебя, сволочь, я как-нибудь вытащу из постели моего отца.

– Твоего отца? – крикнула Валерия.

Гарри перебил ее:

– Замолчите вы, или…

– …или что, ну? – спросила Валерия. – Вы еще полагаете…

Гарри отвел ее в сторону и что-то сказал. Она умолкла.

На рассвете нам подали на кухне кофе. Это было колоссально. Огромный стол занимал середину комнаты. Начинался долгий день, встречи следовали одна за другой.

Больше всего мне хотелось бежать из этого дома, но покинуть Дженнифер в таком несчастье было бы крайним неприличием. Я позвонил в контору в Париже, секретарь начальника выслушала мои объяснения. Да, она передаст их. Я обменял билет и время вылета и предоставил себя в распоряжение тех, кто во мне будет нуждаться. Членов семьи и служащих опросили одного за другим. Присутствовал мэр деревни, а также региональные представители фирмы «порше». Машина уже подверглась первому осмотру. По их осторожным намекам мы поняли, что, по-видимому, имел место акт саботажа. Одна из лучших в мире машин была сознательно испорчена знатоком.

Дженнифер также подверглась допросу. По ее просьбе я оставался возле нее.

– Мой друг, – говорила она тем, кто спрашивал.

Вопросы были деликатными, но точными. Помощник мэра выступил несколько раз.

– Мадемуазель фон Гаген, ваша сестра была слишком молода, чтобы…

Дженни прервала его:

– Она получила права на вождение полгода тому назад. Я хотела доставить ей удовольствие. Обычно она была благоразумна… когда была за рулем своей машины…

– Ваша машина уже была перепроверена?

– Проверка на тысячу километров.

– Сколько времени тому назад?

– Дней десять. Я очень любила мою машину. Каждый раз, когда можно было, я ездила в ней. Никогда себе не прощу, что одолжила ее.

Все эти мужчины, официальные лица или любопытные из деревни, пришедшие под тем или иным предлогом, шептали друг другу, выбирая при этом самые безобидные выражения, чтобы выразить предположения: «Ведение машины было нарушено…», «Гайки расслаблены».

Дженнифер стояла бледная.

– Меня хотели…

– Мадемуазель фон Гаген, если подтвердится факт вредительства, это будет доказывать, что оно было направлено против вас.

Она была подавлена этой встречей.

Я всюду ее сопровождал. В голубом салоне, где через остекленную дверь, казалось, пейзаж приближался, она мне сказала:

– Грегори… погибнуть должна была я, а не Мари-Софи…

Что ответить?

– Пожалуйста, не оставляйте меня, – добавила она.

Дженнифер поднялась в свою комнату отдохнуть. В салонах было много посетителей, пришедших, чтобы оплакать вместе с семьей, слуги болтались без дела. Я узнал, что Гарри потребовал, чтобы семейный врач сделал ему укол успокоительного, и теперь спал. Во время моих блужданий по лестницам и коридорам я несколько раз встречал Валерию. Случайно ли? У меня было впечатление, что, вся в слезах, со сжатыми от гнева зубами, она не упускала случая, чтобы не присвоить себе территории и зоны, которые до несчастья ей были запрещены. Мадам фон Гаген рыдала, Валерия захватывала рычаги управления. Она следила за всем и за всеми, она диктовала кухарке меню. Я поднимался по лестнице, она спускалась. Я шел по коридору, она двигалась навстречу. Я заходил в пустой салон и заставал ее, облокотившуюся на рояль, разглядывавшую портрет Мари-Софи. Каждый раз я приветствовал ее, она шептала с одним и тем же горестным выражением: «Какое несчастье!» Почему взгляд ее глаз меня тревожил? Почему у меня сложилось неприятное впечатление, что она знала обо мне нечто, мне неизвестное? Я искал в моих воспоминаниях, рылся во всех уголках моей памяти. При каких обстоятельствах наши жизненные пути могли столкнуться?

После третьей встречи я сказал ей:

– Задам абсурдный вопрос: мы с вами уже виделись?

– Быть может, в прошлой жизни, если вы верите в перевоплощение…

Я чувствовал себя неловким и в чем-то виноватым. Эта женщина вызывала и чувство беспокойства, и влечение. Мне хотелось поговорить с ней, я настаивал на этом.

– Мадам Фонтэн, я уверен, что мы уже встречались…

– Вы ошибаетесь, мистер Уолстер… Я много бродила по свету, но не обязательно в ваших краях. Я покинула Париж в семнадцать лет, затем жила в Германии и, наконец, у фон Гагенов.