Сергей Гавриленко - Сердце Ангела

Улицы Одессы встречали нас утренним солнцем, сверкая еще мокрыми мостовыми и наполняясь любопытными прохожими. Город пестрел от разношерстного населения. Кого здесь только не было. Порой казалось, что Одесса стала приютом для всех, кто не хотел мириться с тем, что происходило в стране, но реально повлиять на что-либо был уже или еще не в силах.

Мы свернули на Дерибасовскую улицу и уже через пару минут подъехали к гостинице. «Большая Московская» – это роскошное пятиэтажное здание, выполненное в модном стиле «модерн». Оно выделялось своим бельэтажом с огромными окнами, предназначенными для витрин магазинов, и изысканнейшей лепниной на стенах 2,3 и 4 этажей. Лепнину сделали скульпторы Т. Фишель и С. Мильман, да так удачно, что дали повод к рождению истории про «дом с лицами» якобы вмурованных в стену людей. Кроме того, в гостинице функционировала одна из первых в городе подъемных машин, а в номерах были ванны, электрическое освещение и паровое отопление. «Большая Московская» была первоклассной в смысле интерьеров и сервиса гостиницей, но относительно недорогой – от рубля в сутки за номер, поэтому быстро стала одним из самых популярных отелей в городе.

Я, моя мама Екатерина Сергеевна, сестра Софья и дочь Женя разместились в трехкомнатном шикарном номере, любезно предоставленном нам Харитоновым. Мама и Женечка заняли одну из вместительных комнат-спален, я же с Софьей – вторую, чуть поменьше. Гостиную мы оставили для приема коллег и гостей, которых, судя по всему, будет предостаточно. В эту комнату внесли цветы, расставив их по всем имеющимся вазам на столе, камине и на полу. На какое-то время она превратилась в подобие зимнего сада, благоухающего летними розами. Женечка весело бегала, пританцовывая, между букетами, мама и Софья разбирали вещи. А я села на диванчик в стиле «ампир» и, осматривая наши новые апартаменты, смогла лишь произнести:

– Ну, вот мы и дома…

Шли последние дни июня 1918-го.

Боже мой, как мне не хотелось открывать глаза.

Вчера, после того как мы приняли ванну, пообедали в ресторане гостиницы на виду у постояльцев, которые, видимо, совершенно не хотели есть и пришли сюда только посмотреть на меня, я решила отказаться от поездки по городу и легла отдыхать. Этот поступок был очень непривычен для меня, так как день – это время интенсивной работы на съемочной площадке, и о сне можно было только мечтать. Но день приезда после восьми суток дороги – это было святое время для отдыха, и я незамедлительно этим воспользовалась.

Встала я только к ужину, услышав голос мамы из гостиной, лихо раздающей указания портье по доставке корреспонденции. Я попросила принести мне ужин в номер. Усталость немного отступила, но особенного улучшения самочувствия я пока не ощутила.

– Приходили господа Полонский и Рунич, спрашивали о твоем самочувствии, – быстро произнесла мама, находясь еще в мыслях о делах переписки, и через пару секунд добавила:

– Они взяли Софью и Женю покататься по городу. Не переживай, скоро вернутся!

Переживать было о чем. По пути от вокзала до гостиницы Дмитрий Иванович в нескольких ярких предложениях описал мне обстановку в городе. Власть в Одессе менялась чуть ли не каждый день. На улицах, особенно по вечерам, творились безобразия, и часто слышались перестрелки. Одним словом, город был не самым спокойным и безопасным местом. Но, глядя на каменное спокойствие мамы, мне стало легче.

И действительно, через полчаса вернулись все наши. Их шутки и смех были слышны на весь коридор гостиницы.

Я поприветствовала Полонского и Рунича, пригласив их присоединиться к только что принесенному ужину. Они, в свою очередь, вежливо не отказались.

Витольд Полонский – красавец, герой-любовник! Статный мужчина тридцати девяти лет от роду, с правильными чертами лица и обворожительными чуть прищуренными глазами. Он сводил с ума всех женщин, которые хотя бы раз видели его на экране. Со мной он сыграл в нескольких фильмах: «Песнь торжествующей любви», «Жизнь за Жизнь», «У камина». И Евгений Францевич Бауэр, и Петр Иванович Чардынин давали ему роли богатых великосветских любовников, разбивавших сердца наивным женщинам, которых обычно играла я. В жизни же Витольд был милейшим человеком, внимательным и довольно ранимым.

Я попросила Витольда сесть рядом со мной. Он посмотрел на меня с такой нежностью, что мне стало не по себе. Я улыбнулась в ответ и отвела взгляд. Иногда мне казалось, что он тайно влюблен в меня, и, кажется, мои чувства меня не подводили.

Молодого и по-дьявольски красивого и обаятельного Осипа Рунича я посадила по другую сторону от себя. Тот скромно поклонился и сел. Осип был человеком молчаливым и несколько стеснительным, хотя по славе в русском кинематографе не уступал Витольду. Чего только стоит его роль Николая Ростова в фильме «Война и мир». Эти достойные господа были моими коллегами и хорошими друзьями. А я так люблю искренних людей!

Мы поужинали. Ресторан «Большой Московской» предложил нам легкие рыбные блюда, приготовленные по одесским рецептам. Я очень люблю море и все, что с ним связано, хотя иногда оно меня пугает своей непредсказуемостью и темными тайнами, сокрытыми в его глубинах. За столом мы делились первыми впечатлениями о городе и горожанах. Весело разговаривали, как будто бы за стенами гостиницы ничего страшного и не происходило.

Наступила первая ночь в новом для меня городе. Я долго не могла уснуть, перебив сон дневным отдыхом. Но, так или иначе, заснула.

Мне снились фрагменты нашего путешествия из Москвы в Одессу. Первой большой остановкой был Киев. Древний город произвел на меня унылое впечатление. Везде солдаты, баррикады, очереди за хлебом и другими продуктами. Мы дали один концерт в помощь раненым на фронте. Выступая, разыгрывали небольшие комические сценки, в частности, я играла гимназиста в «Красивой женщине» А.Аверченко. Эти сценки, как бальзам, на несколько минут успокаивали ту боль, которая царила вокруг. Люди, измученные жизнью, погружались в сладкие грезы и совсем другой, выдуманный мир, а потом благодарили, дарили цветы и улыбки. Ох, как же тяжело им давались эти искренние улыбки. Потом был Харьков – и снова уныние и безнадежность. Серые стены, грязь, не свойственная этому величественному городу в мирное время, и хмурые лица, побледневшие от недоедания и тяжелого труда. И снова концерт, и снова аплодисменты и улыбки. Пир во время чумы, не иначе!

И вот, как на яву, я вижу, что выхожу из вагона. Вокруг темно, и только несколько уличных фонарей освещают длинное одноэтажное здание какого-то вокзала. Людей почти нет. Только я и наш поезд с уже давно темными спящими окнами. Я делаю несколько шагов по полустанку, вглядываясь в здание вокзала и в темноту за ним. Где-то далеко, на вершине холмов видны редкие огоньки в домах еще не спящих горожан. Во сне я понимаю, что вспомнила, как поздней ночью что-то разбудило меня. Я встала и подошла к окну купе. По разговорам в коридоре вагона я поняла, что мы остановились в Полтаве. Полтава! В этом маленьком старинном городе я когда-то родилась. Я совсем не помню его, да и как, если еще ребенком, в два года, мама и папа увезли меня в Москву. Об этом городе, о его истории и жителях мне рассказывали уже позже. И вот, мы остановились в этом городе, остановились на моей родине. Все спали, и только Матвей что-то делал в своей коморке возле выхода из вагона. Я оделась и вышла. Матвей, ничего не понимая, выполнил мою просьбу и открыл дверь. Мне очень хотелось выйти и просто постоять на земле, где я родилась, подышать этим воздухом и ощутить на мгновенье единение со всем, что меня окружает. Всего несколько шагов вдоль вагона – и этого было достаточно.