Сергей Гавриленко - Сердце Ангела

– Да, да, Вы правы! Ну, тогда продолжим! Впереди нас ждет «Княжна Тараканова». Вы так тонко чувствуете своих героинь, что лучше Вас на главную роль я никого и не представляю!

– Вы мне льстите, Дмитрий Иванович! Ну, какая из меня княжна-авантюристка? – смеясь, ответила я.

– Поверьте, я нисколько не преувеличиваю. Чем же еще объяснить грандиозный успех Ваших фильмов? Одной лишь красотой? Не думаю! Именно чувственность Ваших героинь наилучшим образом передает их характеры, и очень близка и понятна зрителям. Одним словом, у меня есть задумка и кое-какие наброски к сценарию, подготовленные Чардыниным; прошу Вас, ознакомьтесь, – Дмитрий Иванович закончил свою мысль и глубоко вдохнул.

– Конечно, с превеликим удовольствием! – заключила я.

Стол был накрыт здесь же, на веранде, и мы сели обедать. Первый тост поднял Харитонов:

– Мои дорогие друзья и коллеги! Разрешите мне, скромному администратору, поднять за вас свой бокал. Я очень хочу, чтобы здесь, в Одессе, в это тяжелое для всех время, мы все-таки обрели свой душевный покой и сняли с вами еще не один десяток фильмов!

Все подняли бокалы с красным одесским вином. Дмитрий Иванович, выпив половину содержимого в бокале, поставил его на стол и пристально посмотрел на Чардынина. Тот чуть не поперхнулся.

– А Вы, дорогой мой режиссер, готовьтесь к съемкам нового фильма. Это будет рассказ о любви и предательстве, о разочарованиях и муках, – после этих слов Харитонов залпом допил остаток вина.

Петр Иванович вопросительно посмотрел сначала на Дмитрия Ивановича, потом на меня. Я пожала плечами и уставилась взглядом на тарелку. Над столом повисла тишина.

После второго бокала вина Чардынин явно осмелел.

– Дмитрий Иванович, я, конечно, рад Вашей идее, но давно хотел спросить, почему именно о княжне Таракановой? Я понимаю, что образ очень интересен и неоднозначен, да и история уж очень увлекательная, но все же… Не устанет ли зритель от истории повествования? – с явным интересом спросил Петр Иванович.

– Думаю, что не должен! История будет действительно увлекательной и интригующей. А на Веру Васильевну придут, как и всегда – с добродушной улыбкой произнес Харитонов.

– Ну, Вам виднее, Вам виднее, – с неуверенностью в голосе, наливая себе следующий бокал вина, прошептал Чардынин.

Евгений Францевич ворочался в плетеном кресле, стоящем на сценическом помосте. В одной руке он держал чашку с уже остывшим кофе, в другой – несколько листов бумаги и внимательно что-то читал. Я, пройдя утомительную процедуру переодевания и нанесения грима, выскочила из своей гримерной, и, умело лавируя между рабочими, создававшими новые декорации будущей сцены для фильма, подошла к Бауэру. Евгений Францевич, видимо, услышал шорох юбки моего платья и сначала перевел взгляд на ноги, а потом медленно, как бы оценивающе, перешел на само платье и, в конце концов, на мое лицо.

– А, Верочка! – с восклицанием произнес Бауэр и тут же поправил, – Вера Васильевна!

– Вы хотели меня видеть, Евгений Францевич?

– Ах, да, да. Хочу посоветоваться с Вами о ваших действиях в этой сцене, – спешно ответил Бауэр и добавил, – давайте пройдемся, я хочу Вам сейчас все рассказать. С этими словами на тот момент уже известный режиссер российского кинематографа Евгений Францевич Бауэр, взял меня за руку, и мы вышли в центр павильона.

– Вот здесь поставим камеру. Общий план. К этим кушеткам вы с «мамой» – госпожой Хромовой – подойдете из глубины кадра и сядете на них. Мама – на эту, а Вы – на эту… – Евгений Францевич ожил и начал бегать по уже выстроенной сцене, показывая руками и всем телом, что я должна делать во время съемок. Он продолжал:

– Присели, потом мама берет Вашу правую руку в свои руки. При этом Вы печальны. Ведь только что, во время танца с князем Бартинским, он произнес заветные для Вас слова: «Ты будешь моей… ты моя… моя», и Вы не знаете, что делать… Вы его тоже любите, а вышли замуж за другого, нелюбимого! Все это вырывается из Вашей груди, и Вы решаетесь поговорить с мамой. Поговорить откровенно!

Пока Бауэр носился по сцене, я, как маленькая девочка-гимназистка, молча стояла и наблюдала: то смотря на него, то на обстановку декорации комнаты, где будет происходить это действие. Евгений Францевич очень любил шикарно обставленные интерьеры. Для этого кадра он подготовил комнату с дорогой мебелью и высокими комнатными растениями. Окна были оформлены вычурными декоративными решетками, а на заднем плане виднелись круглый деревянный столик с настольной лампой и статуя греческой богини. Одним словом, все это создавало впечатление нагромождения дорогих вещей, собранных в одном месте без всякого эстетического вкуса. Именно этим часто страдали все наши великосветские салоны и имения. Тут Бауэр не отошел от правды.

– Я все поняла, Евгений Францевич, – тихо произнесла я и села на кушетку, на то место, которое мне указал режиссер. Бауэр метнулся к месту расположения камеры, сложил пальцы обеих рук в прямоугольник и внимательно начал всматриваться сквозь него, как бы создавая композицию кадра.

– Отлично, Вера Васильевна! Просто превосходно! И, играя, не забывайте о глазах. Играйте ими. Они – Ваш козырь, и в них вся суть! – восклицал маэстро.

Я увидела отражение своих глаз в стоящем рядом бокале, наполненном до краев красным вином. Короткое воспоминание о работе с Евгением Бауэром куда-то улетучилось.

– Вера Васильевна, Верочка, Вы о чем-то задумались? Петр Иванович хочет сказать тост! – все так же восторженно произнес Дмитрий Иванович.

Я отвела взгляд от бокала, и, взяв его в правую руку, приподняла от стола.

– Друзья, я хотел бы выпить за нашу дорогую Веру Васильевну! Не надо лукавить! Успех наших фильмов – это, прежде всего, ее заслуга! Такой нежной, чувствительной женщины я лично не встречал никогда, пока не встретил Веру Холодную! За нее! За ее здоровье и долгие годы насыщенной творческой деятельности! – Петр Иванович и Дмитрий Иванович, как и подобает настоящим джентльменам, выпили стоя, вогнав меня в краску. Я присоединилась к тосту, немного надпив из бокала. Где-то вдалеке слышался прибой моря. Он успокаивал и манил к себе, а еще что-то шептал, что-то хотел рассказать, рассказать именно мне.

Евгений Францевич Бауэр был моим первым и настоящим учителем в кино. Он первый поверил в меня. Сначала его привлекла моя внешность, а впоследствии он что-то еще нашел во мне… нашел то, что даже для меня оставалось и остается загадкой. Фильм по Тургеневу «Песнь торжествующей любви» стал моим первым откровением на экране. Евгений Францевич дал мне сразу главную роль, а господин Ханжонков, владелец киноателье, посмотрев только рабочие материалы фильма, заключил со мной контракт на три года. Что они тогда нашли во мне?