Жозефен Пеладан - Любопытная

– Отчего же за время этой передышки, этого перерыва, который продлится многие месяцы – досадно долго – я не могу иногда прийти к вам и провести с вами ночь?

– Мужчина и женщина не должны бездельничать вместе.

– Вы твердите это всякий раз! Неужели вы столь опасны для меня?

– Ваша гордость и моя холодность – надежные гарантии. Но низменное влечение не должно стать преградой на пути высокого чувства. Вас печалит мысль о том, что мы не станем видеться – вам не удается это скрывать.

– Глупо скрывать, что я счастлива с вами, что мне будет недоставать вас. Мы вместе видели смерть и обязаны друг другу жизнью. Вы вольны быть бессердечным, я же хочу быть с вами искренна.

– Вы заблуждаетесь на мой счет, Поль. Я принадлежу к людям, чьи мотивы непостижимы. Мои мысли, даже выраженные, остаются непонятными. Я обещал: в вашей жизни придет час любопытства, и я открою ящик Пандоры – разве я не сдержал обещания? Разве за пятнадцать ночей я не показал вам все лики гнусного Фавна сладострастия? Разве вы не чувствовали, как одновременно с увиденным ваши глаза наполняют воды Стикса, защищая ваше невинное тело от вожделения? Открыв вены, мы обнажим сердца – я вновь окажусь великим врачом, который излечит вас от любовной страсти. Ваши чувства смирит отвращение к их продолжению, страсти же потонут в осознании тщетности любви. Мы приблизимся к божественному началу настолько, насколько позволено человеку. Став слишком духовными, чтобы жить на земле, мы последуем за примитивными андрогинами – рискуя быть сраженными молнией, мы вознамеримся взобраться на небо!

Небо́ встал, спустился с эстрады и попрощался с княгиней Вологда:

– В Намюре обнаружили полотно Рембрандта. Вы наверняка понимаете, мадам, что я боюсь опоздать на поезд.

– Дьявол, уводящий вас из этого дома, наверняка окажется добр и приведет вас вновь, не правда ли?

– Вы возвращаетесь к себе? – шепотом спросила Поль.

Небо́ утвердительно кивнул, ошибочно усмотрев в вопросе принцессы эгоизм женской дружбы. Остановившись посреди дороги, он тщетно пытаясь закурить от спичек, которые не загорались под падающими хлопьями снега. На углу улицы Курсель он обернулся – шум шагов заглушало шуршание платья. Подбежавшая к нему девушка едва переводила дыхание:

– Это я. Вы предпочли бы другую? Я сказала тете, что мне нездоровится – как вечерами наших путешествий. Я побежала к себе в комнату, сказала что-то Петровне, набросила на плечи накидку… Я готова на многое ради вашего гостеприимства. Ничего не говорите, Небо́ – вы несправедливы ко мне. Над сценой пятнадцати ночей и взглядом любопытной опустился занавес – вы были добры к своей спутнице, сегодня она отблагодарит вас. Она прячет глаза, но неужели вы останетесь безучастны к розовеющим на холоде щекам юной мегарийки?

– Пойдемте, Диотима. Красивая слушательница сделает рассказ увлекательным – я надену ради вас сандалии, удивившие Аполлодора.

– На мне – легкие туфли! Ведь вы не станете возражать против пробежки – капли ребячества перед философской беседой?

Небо́ и Поль бросились бежать наперегонки. Переводя дыхание, они очутились в комнате, где девушка примеряла свой первый мужской костюм. В камине горел огонь – в отблесках пламени цвета тканей казались ярче. Старый слуга поставил на железную колодку поднос красной меди, уставленный ампулами, и выдвинул два кресла работы Антонио Варили215, стоявшие по обе стороны камина. Поль облокотилась о высокую спинку – на ней было открытое платье, черты лица передавали внимательное выражение Сибиллы Дельфийской216. Словно Овидий, предсказывающий судьбу Шенавара217, Небо́ закрыл ей ладонью глаза.

– Сумеете ли вы задать вопрос, который заставит ударить ключом мои мысли? Сумею ли я передать вам знания? Способен ли идеал перетекать от одной души к другой, как флюиды струятся в соприкоснувшихся ладонях? Засияет ли красота внутренним светом? Я открыл ящик Пандоры – взгляните внутрь.

Словно желая подвести итог пятнадцати ночам, Поль сказала:

– Внутри, Небо́, вопреки отвращению, вопреки очевидному, вопреки всему, вопреки мне самой, я вижу надежду – подумайте только… Нет, не надежду – страстное и жгучее желание быть счастливой!

– Откликаясь на щипки гордого и непобедимого человеческого упрямства, струны вашего сердца творят чудеса. Раздираемый силами стихии, встречая сопротивление и насилие, из рук убийцы Марата человек попадает в жернова мясника Бонапарта. Тирания военных приходит на смену анархии коммунаров, но, вечный Иов, он по-прежнему тщетно разит небеса криком, осмеянным эхом казарм, публичных домов и залов суда. Быть счастливым! Отчего же небесный Иерусалим не возник в ответ на крики смертных, как Фивы – в ответ на пение Амфиона218?

– Отчего же? – спросила Поль.

– Подумайте, Алигьера, вспомните наше путешествие. Разве счастье находят там, где ищут – в вине, застолье, постели? Неужели вы по-прежнему верите эстетическим фантасмагориям – пиру Клеопатры, списку Дон Жуана, ужину де Ла Реньера219, хижине Дольмансе220? Разве за искусными фосфоресценциями и пиротехническим эффектом вы не увидели нелепость амфоры, триклиния и зверя с двумя спинами?

– Что же есть счастье, Небо́?

– Счастье идентично добру, несчастье – злу. Такова истинная формула. Соразмерить мечту с действительностью, остаться посередине между полюсами притяжения, уравновесить двойственность, не желать несбыточного, обрести гармонию – секрет счастья.

– Стало быть, зло – несоразмерность, смещение, дисгармония? Дурных людей, стало быть, следует называть неподходящими?

– Зло есть оптическая ошибка. Вообразите лампу, зажженную на рассвете: какой из двух источников света является истинным? Аббат Лакуриа сказал прекрасные слова: «Зло есть одновременность двух источников света, отношения между которыми невидимы для человека». Эти отношения – утверждение и отрицание, Порос и Пения221 из греческих мифов – суть полюса магнита, притягивающего счастье. Пресыщение богатого и лишения бедняка суть полюса человеческих бед.

– Стало быть, счастье возможно на линии экватора?

– Счастье было бы возможно – если бы природа или общество, недугами или законами, не отбрасывали бы человека всякий раз то в одну, то в другую сторону. Чтобы дотянуться до счастья, следует найти точку опоры. Если бы любовные судороги длились непрерывно, возобновляясь вновь и вновь, распутники были бы счастливы. Но чрезмерные плотские удовольствия ведут к бессилию, недугу и смерти. Чувства, требующие, но не дарящие – не бескорыстная любовь и преданность, но страсть и обладание – оканчиваются безумием либо отвращением, пропорциональным первоначальному влечению. Потакая вожделению и страсти, человек не обретет счастья.