Нина Харрингтон - Весна любви

– Что же это? Новый комплект нижнего белья? Ну, тогда скажу Фрейе, чтобы не ждала меня к ужину.

– Сиди ты! – шикнула Тони. – Никакое это не белье. Кое-что интереснее.

Наклонившись, она с трудом достала из-под дивана старый кожаный чемодан. Набрав больше воздуха в грудь, девушка разжала железные заклепки, и из-под крышки тут же запахло ветхостью. Тони, внезапно почувствовав усталость, уселась на пол, прислонившись спиной к кровати и вытянув ноги. Дрожащими руками вынула из чемодана что-то и несколько минут сидела неподвижно. С портрета ей радостно улыбалась девятилетняя Эми, очаровательная, как летний день. Это был последний портрет, написанный Тони и подписанный ее именем.

Она улыбнулась и внезапно стала очень похожа на веснушчатую девочку со вздернутым носом и без нескольких зубов, смотревшую на нее с портрета.

Когда Тони наконец подобрала нужные слова, она обращалась скорее к картине, чем к Скотту, но знала, что и он тоже слушает.

– Когда я писала эту картину, каждый взмах кисти доставлял мне небывалое удовольствие. Тогда мы всей семьей проводили каникулы в Корнуэлле. Мне было семнадцать, и в тот день мы все отправились на пляж. Вообще-то такое событие было редкостью, отец терпеть не мог солнце. Он предпочел бы сидеть в гостинице и работать над очередным заказом, но отчего-то нервничал, работа продвигалась медленно, и мама предложила ему развеяться. – Тони улыбнулась. – День выдался что надо, на небе ни облачка, не досаждала ни изнуряющая жара, ни противный ветер, в общем, замечательный день. Голубое небо, золотой пляж, смех и веселье. Ну и, конечно, я не могла не сделать пару снимков на память. Просто фото счастливой семьи. Я не собиралась использовать их как скетчи или еще как-нибудь. Но когда я включила камеру и направила на Эми, позвала сестру, и та обернулась. Знаешь, меня словно молнией пронзило. Я почувствовала, что фотография получилась потрясающая. Не просто хорошая, а потрясающая. И это чувство было сильнее меня, я чуть не расплакалась.

– Интересно, почему же? Разве ты не обрадовалась этому?

– Еще как обрадовалась! Но в то же время мне стало грустно. Всю жизнь я знала только одно, готовилась только к одному – к карьере художницы, как мама и папа. Но в этот момент, глядя на мир через объектив, я поняла, вся моя жизнь прошла зря. Я больше не хочу рисовать. Какого бы уровня ни достигла, мои картины не сравнятся с фотографиями. И к тому же живопись не доставляла мне такого удовольствия. Я могла рисовать целыми днями – не то чтобы я хвастаюсь, но так и было, – и при этом не испытывать ничего подобного. Эта фотография изменила все. – Она посмотрела на Скотта, и слезы заструились по ее щекам. – Раньше я была Антонией Балдони, дочерью знаменитых Альдо и Эмилии Балдони, талантливых художников, дело которых я должна была продолжить. А тут внезапно я осознала себя личностью. Совсем другой. Я нашла свое призвание. Совсем как ты нашел свое. Я визжала и прыгала от восторга, так что родители забеспокоились, уж не случилось ли со мной чего-нибудь страшного. Но случилось совсем другое. Я открыла в себе талант и была уверена, что родители разделят мою радость.

– Как я тебя понимаю, бедная моя девочка, – вздохнул Скотт.

– Конечно, ты все понимаешь. И каково же мне было узнать, что никто этому не радуется. Совсем наоборот. Мои родители не только не пришли в восторг – они ужаснулись. Даже потеряли дар речи. А когда наконец заговорили, обвинили меня в измене семейной традиции. Потом была работа отца.

Ее пальцы перебирали блокноты, изрисованные беглыми набросками. Найдя блокнот с золотыми краями, она так углубилась в созерцание собственных полудетских рисунков, что даже мужчина, сидевший всего в нескольких сантиметрах, вряд ли интересовал ее больше.

– А что за работа отца?

Она схватила очередной блокнот и начала быстро-быстро листать страницы, потому что не могла смотреть Скотту в глаза.

– Ты когда-нибудь слышал о студийной системе? Нет? Опытные мастера учат молодых, получая с этого дополнительный доход. Этим занимаются все без исключения. Чем более знаменит мастер, тем больше родителей готово отдать своих деток ему на растерзание, тьфу ты, на обучение, конечно! – Она махнула рукой в сторону комнаты, где хранились принадлежности для рисования. – Занимался этим и отец. Я помню времена, когда три-четыре студента местных колледжей болтались по всему дому туда-сюда, заваривали чай и мыли кисти, и в конце занятия отец разрешал им набросать два-три скетча позирующей модели. Потом он критиковал их работы. Давал советы, к чему следует стремиться. Может быть, иногда помогал развиваться, но это лишь в том случае, если студенты оказывались очень уж талантливыми.

Слезы скатились по щекам Тони, она вытерла их рукавом рубашки.

– Слава переменчива, Скотт. Сегодня все тобой восхищаются, завтра все иначе. Ты остался в прошлом, и все хотят поскорее забыть о тебе, по тому что искусство достигло новых вершин, и пора сбросить старый хлам с корабля современности. Кому нужен реализм? Ведь фотографию для того и изобрели, чтобы она копировала реальность.

Скотт фыркнул, что должно было символизировать протест, и мгновение спустя уже сидел на полу рядом с ней. Казалось, он вложил всю свою силу в пальцы, сжавшие сейчас руку Тони.

– Отец не смог простить тебя?

Тони кивнула:

– Я была его последней надеждой. Дочерью, способной доказать всему миру, что живопись не исчерпала себя. Я должна была возглавить новое поколение художников, которым могли бы гордиться потомки.

Поникнув головой, она накрыла руками портрет Эми.

– Эту картину я написала в семнадцать. В то время живопись отнимала все мое свободное время. Сразу после школы я работала в студии. Работала днями и ночами. Сначала он решил, что пора и мне принимать участие в создании картин. В основном я отвечала за фон. Потом занялась прорисовкой одежды, а основную работу выполнял отец. Но чем старше я становилась, тем большую часть он мне поручал. А сам становился все печальнее. Переживал из-за того, что фотографии захватили мир. Все больше страдал и все меньше работал. И, угадай, кто писал за него картины?

– Хорошенькое дело! – возмутился Скотт. – Он выдавал твои работы за свои? Ну, Тони! – Он еще раз крепко сжал ее пальцы, а потом, видимо решив, что с нее достаточно, обнял за талию.

– Что ты, я так не считала! Ведь это мой любимый папа, разве я могла отказать ему в помощи и поддержке? – Она положила голову ему на плечо. – К тому же я любила свою работу и хотела узнать как можно больше. Это стало моим образованием, ибо учеба меня никогда не привлекала, не то что Эми, – она нервно сглотнула, – которая внезапно заинтересовалась археологией. Кто бы мог подумать, что в нашей семье появится археолог? Но, конечно, все надежды возложили на меня, ведь это я старшая. Потом, когда они не оправдались, я разочаровала родителей. Сильно разочаровала.