Андреа Кремер - Невидимый

В наших отношениях мы не переступаем черту, отделяющую нас от секса. Мы еще к нему не готовы и знаем, что еще какое-то время не будем готовы. Не из-за обстоятельств, а потом что мы оба считаем, что нам следует действительно хорошо узнать друг друга, и это должно произойти задолго до того, как мы решимся на важный шаг. Но, конечно же, в глубине моего сознания существуют и обстоятельства . Я знаю, что мы были бы осторожны, очень осторожны. Но если бы что-нибудь пошло не так – а вдруг проклятие передалось бы дальше? Мы с Элизабет никогда об этом не говорим, никогда не упоминаем. Вряд ли ей это вообще приходит в голову. Но я об этом думаю. Это нависает над всем моим будущим.

Более чем достаточно, чтобы Элизабет спала в моих объятиях. Более чем достаточно быть рядом, когда ее дыхание входит в ритм сна. Более чем достаточно проснуться и обнаружить, что она занята тем же самым: смотрит на меня, видит меня, восхищается всем этим.

Это становится почти обыденным. Есть несколько минут, когда я чувствую головокружение, когда мне отчасти трудно удержаться на ногах, но я стараюсь на этом не зацикливаться: летом я часто чувствую себя обессиленным, но я так и не смог понять, как солнце влияет на мою кожу, если ее не видно. Могу ли я загореть? Получить солнечный удар? Элизабет уверяет, что я выгляжу хорошо, но я не уверен.

Когда она приходит ко мне, мы почти как муж и жена, только это она уходит на работу. Я спрашиваю ее, как все прошло. Она рассказывает мне, что узнала, и я понимаю не больше половины этого.

Однажды она приходит домой и сообщает мне нечто такое, что не требует дальнейших объяснений.

– Он вернулся, – говорит она мне. – Это он, Стивен. Макс Арбус здесь.

Я лгала Стивену. Ложь перекручивается у меня в животе, словно беспокойный клубок змей, как будто я уже заработала свое собственное проклятие. Я убеждаю себя, что ничего поделать с этим нельзя. Повторяю снова и снова, что эта нечестность служит великой цели. Но слова горчат у меня на языке, и я знаю, что я лицемерка. Я знаю, что лгать тому, кого ты любишь, всегда скверно.

Но я ума не приложу, что еще делать.

Все настолько хуже того, что ему известно. Пожалуй, это даже хуже того, что известно мне.

Порой, когда я лежу в постели, уставившись в потолок, я пытаюсь вспомнить, как это произошло.

Я заставляю себя вспомнить тот полдень, лихорадку, обжигавшую мое тело изнутри, потому что именно тогда воспоминания становятся немного отчетливее. Мне кажется, это как-то связано с тем, что лихорадка унесла меня в то место, которое не так уж сильно отличается от далеких берегов, где я провожу время между снами и пробуждением.

Случившееся в метро возвращается ко мне мигающими вспышками, которые отбрасывают меня назад к себе самой, прежде чем я полностью погружаюсь в сон. Я могу слышать охи и ахи других пассажиров, после чего раздаются крики: «Надо позвонить 911!». Я чувствую, как меня хватают руки Сола, и я кричу, потому что его прикосновение к моей изъязвленной коже невыносимо. Несмотря на мои крики, он меня не отпускает и не теряет равновесия, когда поезд замедляет свой ход на следующей станции. Сквозь пелену боли и жара я чувствую, как поезд с визгом останавливается на рельсах и вокруг меня мечутся тела. Милли шепчет Солу что-то важное. Меня поднимают, уносят из яркого освещения вагона и погружают в сумрак. Люди кричат нам вслед, призывая, чтобы Сол вызвал «Скорую помощь», желая знать, куда он меня уносит.

После этого я не помню ничего, пока мой рот не заполняется гнусной тепловатой жидкостью. Мне кажется, такой вкус должен быть у сточных вод. Я давлюсь этим питьем, кашляя так, что оно струится у меня по подбородку.

– Ну, ну, ну, – приговаривает Милли, промокая мою влажную кожу мягкой тканью. – Ты должна это выпить. Выпей это, дитя.

Я начинаю трясти головой, но Сол не дает мне закрыть рот. Болотная вода снова оказывается у меня во рту, и на этот раз Сол зажимает мне челюсть, чтобы я либо проглотила воду, либо утонула в затхлой луже.

В животе у меня спазм, и я уверена, что меня вырвет.

– Дыши, – стискивает мою руку Милли.

Я дышу. И вот, несмотря на омерзительный вкус у меня во рту, судороги отпускают мое тело. Что-то прохладное струится по моей крови и выходит сквозь поры. Огонь, обжигающий мою кожу, потушен, а гнойные язвы, выскочившие у меня на горле, груди, руках и ногах, бледнеют до состояния синяков, а потом и вовсе исчезают.

Хватка Сола ослабевает.

– Хватит с нее?

– Думаю, да, – отвечает Милли.

Мир больше не расплывается у меня перед глазами, и я вижу, как она смотрит на меня.

– Как ты себя чувствуешь, Элизабет?

– Так, словно меня сейчас вырвет.

Надеюсь, Милли не хочет, чтобы я продолжала говорить, потому что, если я открою рот, меня точно стошнит.

Милли суетится вокруг меня, нервно нарезая круги.

– Нет, нет, нет. Ты не можешь выплюнуть напиток. Он необходим твоему телу, чтобы победить проклятие. Сиди спокойно, тихо, и я сделаю тебе мятный чай.

Милли бросает на Сола многозначительный взгляд, и его гигантские руки опускаются на мои плечи, из-за чего у меня не остается другого выхода – только сидеть. Я благодарна за то, что Милли предложила мне помолчать, потому что я ума не приложу, что говорить мужчине-гиганту, который пристально на меня глядит. Он стоит, как статуя; я даже не слышу его дыхания. В тишине я становлюсь суетливой, что кажется мне хорошим знаком. На смену чувству тошноты приходит просто ощущение неловкости. Когда Милли возвращается с чайником, чашкой и блюдцем, я уже готова попытаться заговорить снова.

– Что это была за штука? – спрашиваю я Милли.

– Какая штука? – Милли наливает чашку чая и ставит ее передо мной. Только после ее кивка Сол оставляет мои плечи в покое.

Я делаю глоток чая. Он обжигает мой язык, но даже обжигающая перечная мята приятнее, чем послевкусие от снадобья Милли.

– Та штука, которую вы заставили меня выпить, – говорю я ей. – Это было ужасно.

– Эта ужасная «штука» спасла твою жизнь, юная леди, – фыркает Милли.

Она выглядит по-настоящему уязвленной, и я иду на попятный.

– Прошу прощения… я не имела в виду…

Милли принимает мои неловкие попытки за искреннее раскаяние, которым они, в сущности, и являются.

– Я знаю, что вкус у него неприятный, зато оно эффективно.

Милли наблюдает за мной, как встревоженная фея-крестная, и Сол оставляет свой пост возле моего плеча, чтобы нависнуть над ее плечом.

– Рецепты напитка – одно из сокровищ библиотеки заклинариума. – Милли гордо показывает на полки, заполненные книгами с потрескавшимися корешками и заплесневелыми фолиантами. – Получается, я все-таки не совсем отстала от жизни.