Джоржетт Хейер - Проверка верности

– И вы не х‑хотите, чтобы жена вмешивалась в ваши д‑дела. Так в‑вот, я могу пообещать, что н‑не буду.

Его светлость вперил в собеседницу загадочный взгляд.

– А что взамен?

Она придвинулась ближе.

– Не м‑могли бы вы с‑сделать что-нибудь для Эдварда? – взмолилась она. – Я решила, что с‑спасти его может только одна вещь – п‑покровитель!

– И я… э‑э… должен буду им стать? – полюбопытствовал его светлость.

– А в‑вам этого очень н‑не х‑хотелось бы?

У графа вновь чуть приподнялись уголки губ, но лишь легкая дрожь в голосе выдавала его истинные чувства:

– Я буду счастлив помочь вам, мадемуазель, насколько это в моих скромных силах.

– Б‑большое вам с‑спасибо, – совершенно серьезно ответила Горация. – Понимаете, тогда они с Лиззи смогут п‑пожениться. А маме вы скажете, что предпочитаете взять в жены меня, не так ли?

– Быть может, не в таких выражениях, – сказал граф, – но я постараюсь донести до нее эту мысль. Но я пока не вижу, как могу предложить такой обмен, не раскрыв факта вашего визита ко мне.

– О, об этом м‑можно не б‑беспокоиться! – жизнерадостно воскликнула Горация. – Я с‑сама ей обо всем расскажу. Но с‑сейчас мне пора уходить. Никто не знает, где я, и они могут н‑начать беспокоиться.

– Но сначала мы должны выпить за нашу сделку, вы не находите? – сказал граф, поднял маленький позолоченный колокольчик и позвонил в него.

В ответ на призыв вошел лакей.

– Принесите мне… – граф скосил взгляд на Горацию, – миндального ликера и два бокала, – сказал он. – И мой экипаж пусть ждет у дверей через десять минут.

– Если… если экипаж д‑для меня, – сказала Горация, – то отсюда до Саут-стрит рукой подать, сэр.

– Но я бы предпочел, чтобы вы позволили мне сопровождать вас, – сказал его светлость.

Дворецкий лично принес миндальный ликер и поставил тяжелый серебряный поднос на стол. Его отпустили коротким кивком, и он с сожалением ушел. А ему так хотелось собственными глазами увидеть, как милорд выпьет бокал миндального ликера.

Граф наполнил два бокала и протянул один девушке.

– За нашу сделку! – провозгласил он и сделал героический глоток.

Глаза Горации озорно блеснули.

– У м‑меня такое ч‑чувство, будто мы здорово п‑поладим! – ответила она и поднесла бокал к губам.

Пять минут спустя его светлость вновь вошел в библиотеку.

– А, Арнольд, – сказал он. – Я тут нашел для вас кое-что.

– Да, сэр? – вставая, произнес мистер Гисборн.

– Вы должны приобрести для меня капитанский чин, – сказал граф. – Капитанский чин… в Десятом пехотном полку, по-моему, но я уверен, что вы разберетесь.

– Капитанский чин в Десятом пехотном? – эхом откликнулся мистер Гисборн. – Но для кого, сэр?

– Как же его зовут? – задумался его светлость. – Ястреб… Выпь… Нет, Херон! [14] Здесь граф перебирает названия птиц, потому что heron по-английски означает «цапля». Да, именно так – Херон. Для мистера Эдварда Херона. Вы знакомы с мистером Эдвардом Хероном?

– Нет, сэр, не знаком.

– Увы, – вздохнул граф, – я тоже. Для нас все выглядит неловко, но я твердо верю в вас, Арнольд! Вы разузнаете все об этом Эдварде Хероне.

– Я постараюсь, сэр, – ответил мистер Гисборн.

– Боюсь, что доставил вам массу хлопот, – повинился его светлость, уже готовясь уходить. У самой двери он оглянулся. – Кстати, Арнольд, полагаю, вы пребываете в некотором заблуждении. Честь принять мое предложение руки и сердца мне оказывает младшая мисс Уинвуд.

Мистер Гисборн был поражен и не стал этого скрывать:

– Мисс Шарлотта Уинвуд, сэр? Младшая же мисс Уинвуд, насколько мне известно, едва успела закончить пансион для девочек.

– Совершенно определенно это не мисс Шарлотта Уинвуд, – заявил граф. – Из первых уст мне доподлинно известно, что ничто на свете не заставит мисс Шарлотту выйти за меня замуж.

– Господи помилуй, милорд! – только и смог пробормотать окончательно сбитый с толку мистер Гисборн.

– Благодарю вас, Арнольд. Вы меня утешили, – отозвался его светлость и вышел из комнаты.

Свидетельницами возвращения младшей мисс Уинвуд на Саут-стрит стали обе ее старшие сестры, следившие за нею из окна гостиной. Ее отсутствие не осталось незамеченным, но поскольку привратник сообщил взволнованной гувернантке, что мисс Горация ушла в сопровождении своей служанки, то особой тревоги никто не испытывал. Поступок Горации был сочтен странным и весьма своевольным, но потом все решили, что она выскользнула тайком, дабы купить ярко-красные ленты, увиденные ею в витрине лавки продавца галантерейных товаров, или отрез набивного ситца на платье. Во всяком случае, такова была версия Элизабет, каковую она изложила своим мягким, умиротворяющим голосом. Это вполне удовлетворило леди Уинвуд, возлежащую на софе с флаконом нюхательной соли в руке.

Посему появление городского экипажа, запряженного парой великолепных гнедых лошадей в сверкающей сбруе, поначалу удостоилось лишь пары мимолетных взглядов, пока не стало очевидным, что сия роскошная карета намерена остановиться как раз у двери дома под номером двадцать.

Шарлотта воскликнула:

– Боже, кто бы это мог быть? Мама, к нам посетитель! – Прижавшись носом к стеклу, она продолжала: – На дверце имеется герб, но отсюда я не разберу… Лиззи, по-моему, это лорд Рул!

– О нет! – пролепетала Элизабет, прижимая ладонь к сердцу.

К этому времени лакей на запятках уже спрыгнул на землю и распахнул дверцу экипажа. От изумления глаза у Шарлотты полезли на лоб.

– Это же Хорри! – ахнула она.

Леди Уинвуд в отчаянии стиснула свой флакон с нюхательной солью.

– Шарлотта, мои нервы! – умирающим голосом простонала она.

– Но, мама, это правда! – настаивала средняя дочь.

Элизабет тем временем охватили дурные предчувствия.

– Боже, что она могла натворить? – прошептала она, опускаясь в кресло и заливаясь смертельной бледностью. – Надеюсь, ничего… ужасного!

На лестнице раздались торопливые шаги, дверь распахнулась от сильного толчка, и перед ними предстала Горация, разрумянившаяся и ясноглазая, размахивавшая шляпкой, которую она небрежно держала за ленты.

Руки леди Уинвуд нащупали мягкий круглый платок, покрывающий ее голову.

– Милая, сквозняк! – простонала она. – Моя бедная голова!

– Хорри, пожалуйста, закрой дверь! – сказала Шарлотта. – Разве можно врываться столь бесцеремонно и шумно, зная, какие расшатанные у мамы нервы?

– Ой, простите меня! – сказала Горация и осторожно притворила за собой дверь. – Я забыла. Л‑Лиззи, все устроилось, и ты выйдешь з‑замуж за Эдварда!

Леди Уинвуд села на софе.

– Господи помилуй, она бредит! Горация, что ты… чем ты занималась?