Александра Хоукинз - Сладкий плен его объятий

В глазах виконта отразились противоречивые чувства.

– Меня нетрудно подбить на риск.

Рейн отпустил Девону, но она сама обняла его за шею.

– Мы партнеры. Наш договор остается в силе.

Рейн поморщился. Ему не понравилось напоминание об этом.

– Отныне никаких прогулок в одиночку, – предупредил жену Типтон. – Обещаю лучше заботиться о тебе.

«Я тоже буду защищать тебя, любовь моя», – поклялась про себя Девона и скрепила свою клятву поцелуем.

– Что ты здесь делаешь?

Брат даже не потрудился оторвать глаза от своего занятия. Он сидел спиной к двери, а Медди готова была поклясться, что вошла очень тихо.

– Я задал тебе вопрос, девочка. Ты глухая или просто невоспитанная?

Она подошла ближе – рассмотреть, чем же он так занят.

– Скорее второе. А что ты делаешь? – Медди заглянула ему через плечо и ахнула. – Это… Это ведь не… человек?

– Мистер Келли очень обиделся бы, услышав, как о нем отзываются, – мрачно усмехнулся Типтон. – К человеку, который пожертвовал собой ради науки, следует относиться с уважением.

Нижняя часть мертвого тела была прикрыта старой простыней. Медди поднесла к носу платок. Не так неприятно было видеть полуголого мертвеца, как огромную зияющую дыру на том месте, где когда-то была его грудь.

– Запах ужасный. Как ты его выдерживаешь?

– Удивительно, что человек способен выдержать, если у него нет другого выхода.

Даже не будучи семи пядей во лбу, Медди без труда могла понять, что это утверждение справедливо для многих ситуаций, включая ее собственную.

– Зачем ты это делаешь? Я имею в виду – режешь покойников?

– А если я скажу, что меня это забавляет? По слухам, я сижу у постели умирающих, пытаясь заполучить их души, а потом ужинаю их сердцами.

Видя, как он склонился над трупом, Медди поняла, почему люди верят таким сказкам. Было что-то зловещее в человеке, который предпочитает общество мертвых компании живых.

– Никогда не поверю, что Девона связалась с демоном.

– Слабая похвала, – ухмыльнулся Рейн. – И к тому же не высказанная прямо. А ты сама что думаешь, Медлин?

Его голос гулко отдавался в тихой, похожей на склеп комнате. Девочке захотелось обхватить себя руками в слабой попытке унять дрожь.

– Боюсь, тебе нравится твоя репутация.

Рейн поднял брови, услышав это замечание.

– Моя жена обвиняла меня в том же.

Он начал умело ощупывать раскрытую грудную полость.

– Мама говорила, что ты очень изменился после того случая. – Медди заставила себя взглянуть в лицо брату.

– Случая. Ты говоришь так, как будто я совершил нечто непростительно позорное. Мои родственники похоронили меня заживо. По чистой случайности два любителя наживы ждали у моей могилы, чтобы выкопать тело. Иначе сейчас мы бы с тобой не разговаривали.

Медди содрогнулась, услышав горечь в его голосе. Когда-то жили два брата по фамилии Уаймен. Один давно мертв, а у другого мертвое сердце. Она ничего не знает ни об одном из них.

– Была эпидемия. В нашем приходе умерло очень много людей. Каждый ждал смерти. Ошибку врачей можно понять.

Типтон прервал свои исследования. Бросив небольшой металлический зонд в таз, он повернулся к сестре. Его окровавленные руки были сжаты в кулаки.

– Ты ничего не знаешь. Джослин с самого рождения морочила тебе голову.

– Но я говорю сейчас не о матери, а о бабушке.

– Бабушка? Но она умерла, когда ты едва выбралась из пеленок. – Голос Рейна и весь его вид изменились при упоминании о бабушке. По крайней мере, один член семьи был достоин его любви.

– Да ты-то откуда знаешь? Тебя же не было в Фоксенкловере и вообще в Англии.

Он проворчал что-то себе под нос – Медлин не разобрала, что именно.

– Если ты думаешь, что у меня был выбор, то ты ошибаешься. – Рейн взял инструменты и продолжил работу. – Я терплю тебя в своем доме, потому что этого хочет моя жена. Не считай, что благодаря моей снисходительности ты сможешь подружиться со мной. Я не желаю знать тебя, сестра.

А хотела ли этого она сама? Если да, то лишь подсознательно. Однако каждое слово Рейна Медди воспринимала как удар. Она и не подозревала, что ее сердце обнажено так же, как у мистера Келли.

– Ты меня презираешь. За что? Что я тебе сделала? – допытывалась она.

– Достаточно и того, что ты существуешь.

Медди чуть не задохнулась и отступила на шаг. Никто никогда еще не относился к ней с такой откровенной ненавистью.

– Ты обвиняешь меня в том, за что я никак не могу нести ответственность. Скорее уж надо винить наших родителей.

– Я тебя шокировал, – заметил Рейн, совершенно не тронутый ее переживаниями. – В Фоксенкловере правда не в чести. Если тебя это несколько утешит, когда ты будешь плакать в подушку, должен признать, что я презираю не тебя лично.

– Это не менее слабое утешение, чем моя похвала. – Медлин моргнула, несколько удивившись тому, что по ее щекам текут слезы. Идиотка! Она ведь никогда не плачет. – Ты говоришь о правде, о ненависти, о символах и о выборе, но забываешь об одном. – Она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы не разрыдаться перед ним.

– О чем же?

– О трусости. Ты сбежал, бросив дом и право наследования титула. Гораздо легче обвинять еще не родившуюся сестру или убитых горем мать и бабушку, чем признать тот факт, что у тебя не хватило сил для выполнения своего долга перед ними!

Типтон уставился на нее. Разгулявшееся воображение Медди рисовало ей, как его пальцы сжимаются у нее на горле. Казалось, он смотрит на нее, примеряя для своего секционного стола.

– Ты должна была стать заменой. Заменой любимого умершего сына и того, которого они считали одержимым дьяволом. Каким разочарованием для них, должно быть, стало то, что ты родилась женщиной!

Медди была готова к словесному поединку. У них в семье всегда умели нанести убийственный удар. Она вздернула голову в знак того, что его жестокое заявление не сокрушило ее.

– Я всегда знала свое место, милорд. Но я осталась и выжила. – Девочка подобрала юбки и двинулась к двери с достоинством и изяществом, которыми могла бы гордиться ее требовательная мать. – Так что не демонстрируйте мне свою ненависть, лорд Типтон. Я не стремлюсь завоевать вашу братскую нежность, даже если вы преподнесете мне ее на золотом блюде.

Трусость!

Это слово, прозвучавшее так жестоко и холодно в задремавшем мозгу Рейна, привело его в чувство. Очевидно, короткая перепалка с сестрой подействовала на него сильнее, чем он думал. Ну и наглость у этой девчонки! Она же ничего не знала о его жизни после смерти Девлина, когда все выжившие члены семьи настороженно смотрели на него, словно на какого-то демона, как Медлин его назвала. Но в ее словах была и доля правды, и это беспокоило Рейна. Мать очень бережно относилась к его сестре, что он всегда считал проявлением безграничной любви. А что, если Джослин все еще горюет по Девлину? Настолько, что это даже омрачило радость от рождения дочери?