Джордж Байрон - Когда я прижимал тебя к груди своей…

Ужели только слов достойна страсть моя?
Их звук пустой меня тревожит!
Я с болью чувствую; такая, как твоя —
Любовь правдивой быть не может!

Встречаешь ты меня холодностью очей,
Ты не вздохнешь, со мной прощаясь, —
О, как любовь моя отлична от твоей,
Как я страдаю, расставаясь!

Душа моя полна тобой, одной тобой,
Весь день лишь ты в воображенье,
Когда ж забудусь сном, то вновь перед собой
Твой образ вижу в сновиденье.

Тогда уста твои, мой друг, не холодны,
Они огнем любви пылают,
Прильнув к устам моим, желания полны,
Мне поцелуй мой возвращают…

О, если б этот миг еще продлиться мог!
Увы! обманут я мечтою…
Чу! голос твой! ах нет, то легкий ветерок
Колышет сонною листвою.

Когда же наяву, любовию томим,
Тебя с восторгом обнимаю,
То чувствую, увы, что я к устам моим
Холодный мрамор прижимаю!

Но если, холодом сковав твои уста,
Ты счастье мне всей жизни губишь —
Ты, может быть, разумна и чиста,
Пусть так!.. – но ты меня не любишь!..

«Прочь, изощренное искусство!
Лги тем, кто слепо верит в чувство,
Осмей тоску сердечных ран,
Они ж оплачут твой обман».

О, дева милая, напрасно
Так осмотрительно и страстно
Ты бдишь над женскою душой!
Коварной лести изощренья —
Плод твоего воображенья
И призрак, созданный тобой!
Кто восхищенными очами
В прелестный лик хоть раз взглянул,
Тот льстивой речи похвалами,
Поверь, тебя не обманул!
Взгляни хоть в зеркало подоле:
В нем отражен тот идеал,
Что будит зависть в вашем поле,
От нас же требует похвал.
Тот, кто воздаст чистосердечно
Твоей красе хвалу и честь,
Воздаст лишь должное; конечно,
Он скажет правду, а не лесть!

Бесплодные места, где был я сердцем молод,
Анслейские холмы!
Бушуя, вас одел косматой тенью холод
Бунтующей зимы!

Нет прежних светлых мест, где сердце так любило
Часами отдыхать,
Вам небом для меня в улыбке Мэри милой
Уже не заблистать.

О Эмма! близок час разлуки,
Пора сказать мечтам прости;
Еще одной, последней муки
Мы гнет должны перенести.

Да, страшен этот миг жестокий,
Судьба велит расстаться нам,
И вы, мой ангел светлоокий,
Умчитесь к дальним берегам.

Мы знали счастье, дорогая,
Мы сохраним его привет,
О старом замке вспоминая,
Приюте отроческих лет, —

Где расстилались перед нами
Долина, парк и гладь озер;
От них наполненный слезами
Мы оторвать не в силах взор.

Вот те места, где мы играли,
Где вы, в тени дерев густой,
На грудь мне голову склоняли,
Насытясь резвой беготней;

Где, страстью нежною волнуем,
С вас мух сгонять я забывал,
Но сам к их смелым поцелуям
Я зависть тайную питал.

А вот и он челнок наш скорый,
Мы в нем носились по водам;
Вот клен могучий, на который
Взбирался я в угоду вам.

Те дни прошли, увяла радость,
И парк и замок опустел…
Где наших встреч веселых сладость?
Их светлый гений отлетел…

Как тяжела моя утрата
Поймет лишь тот, кто пережил,
Когда теряешь без возврата
Все то, что пламенно любил.

Не в силах я тот миг печальный
Без горьких слез перенести,
В нем, как любви аккорд прощальный,
Звучит последнее прости.

Когда же скорбь мою могила успокоит,
И дух мой от земли направит свой полет?!
Жизнь в настоящем – ад, грядущее ж удвоит
Всю горечь прошлого ярмом дневных забот.

В устах проклятий нет; из глаз не льются слезы;
Я не прогнал врагов блаженства моего.
О жалкая душа, ты можешь без угрозы
Лишь сетовать в тоске бессилья своего!

Но если бы мой взор сверкал огнем кровавым
И с уст лился поток неукротимых слов,
Я б молнии метал в лицо врагам неправым
И гневу б языка дать волю был готов!

Теперь же тщетно все! И жалобы, и муки
Мучителей моих утешить бы могли;
При виде наших слез в последний час разлуки
Их злобные сердца восторгом бы цвели!

Но если б даже мы смирилися покорно —
Ликующим лучом жизнь больше не блеснет:
Любовь не принесет утехи благотворной,
Надежда умерла, – одна боязнь живет!

Когда ж они меня схоронят, дорогая?!
Любви и дружбы нет!.. Лишь горе без конца…
Но если обниму опять в гробу тебя я,
Быть может, там они не тронут мертвеца!

Не подумай, что страстным признаньям в ответ
Я скажу, что любви я не верю твоей;
Лишь взгляну на тебя – и сомнения нет,
Так правдив этот блеск твоих ясных очей.

Но, любя, не могу не страдать я душой,
Что, как листьям, увянуть любви суждено,
Что промчатся года – будем плакать с тобой
Мы о юности нашей, минувшей давно.

Что настанет пора – и каштановых кос
Ветерку не придется ласкать на тебе,
И серебряный цвет поредевших волос
Нам напомнит об общей печальной судьбе.

Вот о чем я грущу, дорогая моя,
Не дерзая на Бога душою роптать,
Что настанет твой час, – и лишусь я тебя,
Что на свете всему суждено умирать.

Так пойми же причину волнений моих,
Недоверчивый друг мой! Тебя я люблю,
Нет сомнений на сердце моем никаких,
Каждый взгляд твой, улыбку – я жадно ловлю,

Но настанет черед роковой и для нас,
И горевшие пылкой любовью сердца
Будут спать на кладбище, пока трубный глас
Не разбудит всех мертвых по воле Творца.

О, так выпьем же чашу блаженства до дна,
Пока льется оно к нам кипучей струей,
Будем пить, пока чаша благая полна
Дивным нектаром нашей любви молодой!

Дорсет, который в юности со мною
Все тропки в рощах Иды исходил,
Кому, защитник, преданный душою
Я больше другом, чем тираном был,
Хотя обычай грубый в нашей школе
Тебя моей всецело вверил воле, —
Ты, чей удел через немного лет —
И дар богатств, и власти пышный цвет, —
Ты и теперь уж именем прославлен:
Немного ниже трона ты поставлен.
Но это пусть не соблазнит тебя
Презреть науку иль бежать контроля,
Хотя бы воспитатели, любя
Покой и лень, во всем тебе мирволя,
Боясь обидеть знатного сынка,
Чья власть в грядущем будет велика, —
На герцогские шалости смотрели
Сквозь пальцы и бранить тебя не смели.