Array Сборник - Истинная сущность любви: Английская поэзия эпохи королевы Виктории

Томас Гуджил, чтобы писать и писал, чтобы жить. Он сумел опубликовать потрясающее количество стихотворений за относительно короткое время. К сожалению, желание держать кредиторов в страхе и бекон на своём столе, рождало в нём торопливость и большая часть его поэзии слаба; он часто не редактировал стихотворения, уделяя для их написания очень мало времени. Тем не менее, литература была, как он сам выразился, его «утешением в крайностях мирских бед и болезней», поддерживая его «в веселье, идеальном солнечном свете».

Большая часть его произведений написана в юмористическом и сатирическом стиле, в них Гуд использовал различные языковые приёмы вроде каламбуров и игры слов. Одним из таких сатирических стихотворений Гуда является – «Нет!», в котором речь идёт о ноябре. Этот осенний месяц ассоциируется у него с отсутствием чего-то положительного. Не явно, но подразумевается, что в ноябре отсутствует то, что обычно интересует человека. Стихотворение выражает идею оторванности от человечества и от природы. Этот тоскливый месяц ничем не наполнен, лишь всяческими «нет». В ноябре, как утверждает Гуд, даже погода скучна: так скучно, что нет «рассвета» и «сумерек», «солнца» и «луны»; нет веселых жужжащих пчел, нет цветов, нет сердечности. Кроме того, не существует никакой социализации или забавных вечеринок. Нет никаких поездок, почты, новостей. Ноябрь – это самый жалкий, самый пустой месяц года.

Важные стихи Гуда этого периода включают в себя ряд сонетов, многие из них заслуживают большего внимания, чем они получили у современников. В этих произведениях Гуд показал себя достойным последователем Китса. Сонет «Тишина» замечателен своей философской мыслью и необычным взглядом на вроде как понятное всем слово – тишина. Существует два виды тишины, одна – где нет никаких звуков, другая – где нет человека, хотя в древних руинах «слышен вой гиен и совы машут крыльями устало». Исчезновение людей из среды их жизни создаёт зловещую «тишину» – наполненную звуками природы, но также полную молчанием человека.

К 1830-м годам романтическое движение достигло своего пика и уже начало впадать в обыденную сентиментальность и мелодраму, от которых Роберту Браунингу и Альфреду Теннисону суждено было спасти английскую поэзию. Но постромантический сентиментализм, который проявился в поэзии сестёр Бронтё, занимает в ней вполне достойное место.

Сёстры Бронтё,получившие известность своими романами, начинали, как и многие писатели, с поэзии. Стихотворения Эмили Бронтёзаслуживают большого внимания и высоко оцениваются критикой и читателями. В оригинале они изумительно звучат, простые слова в каком-то необыкновенно идеальном порядке. Её поэзия не создавалась ради себя самой и не заявляла о каких-то своих принципах, формах, идеях. В своих стихах Эмили не используют какие-то особые поэтические средства, чтобы утешить и успокоить читателя, в них замечательно некое языческое ощущение природы, восхищает глубокая меланхолия, отсутствие жалобных интонаций и сентиментальных пассажей. Произведения Эмили обращены больше к уму человека и, что особенно важно, музыкальны. Её яркие, подчас пылающие мысли заключены в простых и неторопливых строфах. Эти красивые и благородные стихи полны гармонии, какой-то тревожности духа, стойкости и, конечно же, безупречно искренни.

Эмили Бронтё считали мистиком, христианским поэтом, называли еретичкой, язычницей, даже психическим гермафродитом и лесбиянкой. Однако, как отмечала Мюриэл Спарк, «акцент на любом из этих аспектов её разума или природных качеств… может оказаться ошибочным, поскольку никто не представляет её как творческую личность в её целостности» (Muriel Spark. The Informed Air: Essays.2014.P.109).

Викторианец Суинбёрн наиболее точно определил суть Эмили Бронтё, и, как ни странно, именно он выразил её в самых сжатых выражениях: «В страстном великом гении Эмили Бронтё был темный бессознательный инстинкт примитивного поклонения природе». Суинбёрн здесь отметил три наиболее важных фактора в её творчестве: инстинктивность и «темный бессознательный» порядок Эмили; её пантеизм и её страсть.

В стихотворении «Защити меня» её пантеистическая концепция жизни тесно связана с инстинктивным свойством её мысли и выражения. Эмили создаёт образ «Бога видений», – в основе которого лежит внутреннее желание постоянного бегства из реального мира. Эмили призывает своего «Бога видений» как образ природы, который даёт ей единство самоощущения; она вопрошает его с помощью Разума о своей сущности, но единственный ответ заключается в её собственном определении одержимого духа, которого она готова почитать:

Эмили не находит в природе, как «вордсвортианцы», источник духовного утешения или философскую опору. она не ищет урока этики от своего бога, поскольку её «Бог Видения» представляет собой силу, которая ни поучает её, ни потакает ей.

Конечно, увлечение Эмили Бронтё миром, существующим в трансцендентном измерении, может привести к выводу, что она была мистиком, но мистицизм её был страстным, ибо страсть сообщала ритм и эмоции всему её творчеству. В ней можно увидеть, как это отметил Артур Саймонс, «парадокс страсти без чувственности». замкнутые в себе стихи Эмили с их метрическим дёрганием, безличными персонажами, незавершёнными желаниями и необоснованными метафорами изображают то место, которое преследовало детские фантазии всех Бронтё. эта связь становится понятной в последнем, минималистском стихе, который воплощает в себе большую часть гения Эмили: «Сгущается сумрак ночи». этот фрагмент без знаков пунктуации (в рукописи), возможно, является частью более продолжительного диалога, полностью «абстрактен». подобно «ночному ветру», это стихотворение с интенсивным желанием, которое, однако, не превращается в человеческую драму. лирический герой может быть живым или мертвым, находится внутри или снаружи, в вышине или внизу. однако последняя строка постоянно держит в напряжении наши ожидания: «но не могу идти я». но вопросы: куда мы идем, или по какой причине, по-прежнему теряются в столкновении с непогодой в этом стихотворении. «В конце концов, – говорит Анжела Лейтон по поводу этого стихотворения (The Cambridge Companion to the Brontës. 2002. Р.69) , – есть только грубая, иррациональная сила и стихотворная форма, которая проталкивается и пробирается сквозь невидимые препятствия».

Слова Шарлотты Бронтё о характере Эмили точно характеризуют обе крайности: силу и простоту последней. «под незамысловатой интеллектуальностью, необычными вкусами и внешней непринужденностью скрывалась тайная сила и огонь, которые могли бы насытить знаниями её разум и разжечь воображение героя; но у неё не было житейской мудрости; её возможности не были приспособлены к практическим делам».