Густав Майринк - Избранное: Романы, рассказы

И вот однажды сидел он как-то в своей лаборатории, что на четвертом этаже в доме номер восемь по Чикчирикинской улице, застыв, точно каменное изваяние, перед стеклянным диском, который крутился на стальной оси сложного аппарата с такой скоростью, что мелькал перед глазами в виде светящегося туманного круга.

Всю ночь напролет Хирам Витт неотрывно следил за ходом эксперимента.

Когда для сокровенных сил природы наступает пора приоткрыть перед человеком свои тайны, они незримой рукой замыкают все пути, через которые его чувства сообщаются с окружающим миром, и тихим шепотом говорят его душе, где они обретаются, называют свое имя и открывают ему, как их можно вызвать и что ими управляет; им ненавистно присутствие соглядатаев — праздношатающихся на пороге сознания мыслей, третий лишний здесь неуместен.

В такие моменты все наше существо внезапно охватывает непривычное чувство возбужденного ожидания, и кажется, будто даже пульс стучит в каком-то небывалом ритме.

Дыхание словно выпадает из привычной жизненной сферы, и вместо грубого атмосферного воздуха какая-то иная стихия — неведомая, невесомая жидкость вливается в легкие, питая нашу кровь.

Так и Хирам Витт — затаив дыхание, с замиранием сердца, — казалось, не воспринимал ничего, кроме мерцания и жужжания быстро вращавшегося стеклянного диска, в котором материализовалась рожденная в его голове мысль.

Гулкие, протяжные звуки, которые одинокими совами проносятся по спящим улицам ночного города, не долетали до его слуха.

А незримые руки демона сна, который между вторым и пятым часом утра тихо-тихо поднимается из-под земли, неслышно вылезает из шкафов и дверей и, подкравшись сзади к бодрствующему человеку, машет гигантской черной пуховой ладонью на тлеющие искры сознания живых существ, стараясь их загасить, — эти незримые руки бессильно соскальзывали с него, не находя, за что зацепиться.

Робкой поступи утра он не расслышал. Вот уже солнце задвинуло в угол лилипутский свет его лампы — он ничего не чувствовал и не замечал.

Снизу, с оживленной улицы, неслись пронзительные звуки флейт и громкая строевая музыка — это, сверкая золотыми пуговицами, прошагали через город солдаты.

Пробило двенадцать часов, и на гавкающий уличный шум обрушился рык колоколов, и только тут рука Хирама Витта протянулась к крутящимся колесам и остановила машину.

В углублении стеклянного диска обнаружился маленький человеческий мозг, а от него, как убедился Хирам, бросив быстрый взгляд, отходил крохотный отросток нервного волокна — начальный зачаток спинного мозга!

От волнения все закружилось перед глазами Хирама Витта.

Вот оно! Вот!

Нашел! Наконец-то он нашел последнее недостающее звено цепи математических, чисто мыслительных величин, определяющих оси мироздания!

Это — все!

Сверх этого — ничего, никакого ядра, вокруг которого группируются свойства, только равновесие порождающих чисед, и в их соотношении кроется единственный корень всякой жизни. Все зримое, ощутимое, сила тяготения — все исчезло! Исчезло как ошибка в расчетах!

Головной мозг относится к спинному мозгу, как сила тяготения к центробежной силе. Такова оказалась разгадка главной тайны!

Да, да, правильно поняв это и зная простые приемы, можно перевести это в зримую и ощутимую форму — «материальную», как ее называют дураки.

Хирам Витт растерянно озирался вокруг, смущенный обуревавшим его потоком мыслей, которые, как взволнованное море, бушевали в его душе.

Надо было сориентироваться в том, к чему он сейчас пришел, он чуть было не испугался, когда его взгляд упал на голое человеческое тело у противоположной стены, которое он за двадцать лет с великим трудом вырастил из крошечных клеток, как фикус, и которое теперь предстало перед ним взрослым, наделенным сознанием существом. Хирам Витт весело улыбнулся: «Еще одна из моих бесполезных работ! Зачем было выращивать тело? Достаточно создать головной и спинной мозг, и какая мне тогда нужда утруждать себя подобными пустяками?»

И подобно тому, как призрачный Дикий Охотник {64} , не зная покоя, мчится со своей призрачной сворой вдогонку за оленем, так и его душа, захваченная причудливыми мыслями, устремилась в фантастическое будущее: скоро он сможет сделать так, чтобы по его воле исчезали из мироздания небесные тела, подобно тому, как под действием общего делителя распадаются целые скопища громадных числовых масс.

Стоголосое «ура» взорвало уличный воздух, Хирам Витт отворил окно и выглянул наружу.

Какой-то бродяга в военной фуражке с павианом в офицерском мундире подъехали на извозчике и, окруженные обступившей их полукругом восхищенной толпой и почтительно замершими полицейскими, разглядывали фасад дома.

И тотчас же эта парочка — хозяин вслед за павианом — пустилась вверх по громоотводу, вскарабкалась на второй этаж, разбила окно и залезла в квартиру.

Спустя несколько минут они стали вышвыривать из окна одежду, мебель, вслед за этим несколько чемоданов, опять вылезли на карниз и принялись карабкаться выше на третий этаж, где повторился прежний спектакль.

Хирам Витт тотчас же догадался, что его ожидает, и торопливо выгреб из карманов все деньги и ценности, какие были при нем.

В тот же миг обезьяна и бродяга показались на подоконнике и вскочили к нему в комнату.

— Я, — начал бродяга, — я…

— Да, да, я уже понял, господин капитан {65} . Вы — тот мошенник, который вчера захватил ратушу в Кёпенике, — перебил его ученый, не дав закончить.

В первый момент бродяга растерялся, но затем гордо указал на ярко-красное седалище павиана и произнес:

— Присутствие этого господина в форме служит подтверждением легитимности моих действий.

«Да уж! — подумал Хирам Витт. — Седалищу в наше время действительно стали придавать чересчур много значения». Ни слова не говоря, он протянул бродяге четыре марки и пятьдесят пфеннигов, серебряную цепочку от часов и три выпавшие из зубов золотые пломбы:

— Это все, чем я могу вам помочь.

Бродяга заботливо завернул добычу в бумагу, сунул в карман и заорал:

— Молчать, скотина! Стоять смирно!

И в то время как господин Хирам Витт стал перед ним навытяжку, павиан и бродяга с достоинством перемахнули через подоконник и удалились.

Внизу вновь раздалось громкое «ура» полицейских, приветствовавших появление обоих военных в мундирах.

Ученый печально вернулся за лабораторный стол:

— Что поделаешь! Ничего не остается, как только поскорее изготовить шесть штук мозгов для Кемпинского, чтобы возместить понесенный ущерб. Впрочем, один, кажется, еще остался от вчерашней партии.

С этими словами он вытащил из-под кровати и поставил на стол тарелку с великолепным живым мозгом.