Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

Норман навис над столом.

– Теперь, раз вы меня больше не подозреваете, я все скажу. Вы не знаете, что такое есть бедняк. А я знаю. Я сам такой. Ведь эта посудина, она и сама по себе не ахти, так еще и заложена. Едва хватает на жизнь, да и только. У меня, конечно, кишка тонка. Но если у кого хватит пороху! Судите сами. Груз, который он берет на борт, на вид самый обычный – ящики, бочки, консервные банки, медные трубки – всякое. Он не видит, что к чему. Ему и дела нет. Но он видит золото. А до золота ему дело есть. Меня, конечно, не заставишь. Нутро крутит. От страха я бы с ума сошел или… или… запил, или еще что. Риск слишком велик. Чуть что – и не миновать беды!

– Вернее говоря – смерти, – отрезал Капитан и встал. Норман встретил это заявление тяжелым взглядом, который плохо вязался с блуждающей улыбкой. У Капитана подступило к горлу от этого духа кровавого пособничества, что был плотнее, беспросветнее и прилипчивее, чем туман снаружи.

– А мне-то что, – пробормотал себе под нос Норман, заметно покачиваясь.

– Да ничего, – подхватил Капитан, с большим трудом пытаясь сохранить спокойный тон. Его внутренняя убежденность была непоколебима. – Тем не менее я намерен очистить этот берег от всей вашей братии. И начну прямо с вас. Через полчаса вы должны уйти.

К тому времени Капитан уже шел по палубе, Норман плелся рядом.

– Что?! В такой туман? – просипел тот.

– Да, вам придется идти в тумане.

– Но я даже не знаю, где мы. Правда не знаю.

Капитан обернулся, приступ ярости охватил его. Глаза их встретились. Взгляд Нормана выражал крайнее изумление.

– Ах вот как, вы не знаете, как отсюда выбраться? – Капитан говорил спокойно, но сердце его колотилось от злости и ужаса. – Я дам вам курс. Держите на зюйд-тень-ост полрумба к осту около четырех миль, а там уже курс на восток до порта назначения. Погода скоро прояснится.

– С чего бы это? Кто меня заставит? Да мне и пороху не хватит.

– И все же вам придется уйти. В противном случае…

– Не надо, – судорожно вздохнул Норман, – довольно с меня.

Капитан спустился в шлюпку. Норман так и стоял, будто прирос к палубе. Но прежде чем шлюпка добралась до своего корабля, Капитан услышал, как на пароходе начинают выбирать якорь. Затем судно направилось по заданному курсу едва различимой тенью в тумане.

– Да, – сказал он своим офицерам, – я его отпустил».

Рассказчик наклонился над тахтой, где ни одно движение не выдавало присутствия живого человека.

«Пойми, – с трудом выдавил он, – следуя этому курсу, Норман должен был напороться на риф. А направил его по этому курсу Капитан. Он снялся с якоря – налетел на риф – и пошел ко дну. И раз так – он говорил правду. Он действительно не знал, где находится. Но это ничего не доказывает. Ровным счетом ничего. Может, только это в его рассказе и было правдой. И все же… Дело решил один грозный взгляд – и ничего более».

Рассказчик отбросил условности.

«Да, это я указал ему тот курс. Я решил, что пусть это станет для него решающим испытанием. Я уверен, что… нет, не уверен. Я не знаю. Но тогда я был уверен. Они все пошли ко дну; и я не знаю, было ли это суровое наказание или хладнокровное убийство; кого я отправил на усыпанное трупами дно непроницаемого моря – невинных людей или бесчестных преступников. Не знаю. И не узнаю никогда».

Он встал. Женщина на тахте поднялась и обвила его шею руками. Глаза ее сверкнули в глубоком мраке комнаты. Ей были знакомы его жажда правды, его отвращение ко лжи, его милосердие.

«Бедный мой, бедный…»

«Я никогда этого не узнаю», – сурово повторил он, высвободился из объятий, прижал ее руки к своим губам и вышел.

1917

Джозеф Конрад – уроженец Бердичева Йозеф Конрад Корженевский, один из столпов литературного модернизма, писатель, чье влияние признавали такие несхожие с ним и между собой авторы, как Грэм Грин, Хорхе Луис Борхес, Уильям Берроуз, Итало Кальвино, Салман Рушди; человек, который вывел приключенческую прозу на новый интеллектуальный и художественный уровень, попутно заложив основы таких жанров, как шпионский роман и политическая эпопея; беллетрист и мореплаватель, жизни и творчеству которого посвящены фильмы, комиксы, произведения искусства, научные сообщества и журналы, не говоря о сотнях академических изданий.

Пересказывать жизненный путь Конрада в послесловии к его автобиографии было бы странно. Однако «Личное дело» было написано в 1909 году, посреди его писательской карьеры, вторая половина которой оказалась ничуть не менее насыщенной. Хронологически «Дело» заканчивается, когда тридцатишестилетний Конрад, следуя не вполне осознанному порыву, бросает должность капитана британского торгового флота, чтобы стать писателем. И если морской опыт послужил материалом для значительной части его произведений, то приключения Конрада в мире литературы стали широчайшим исследовательским полем, целой отраслью литературоведения. Самым интересным для сегодняшнего русского читателя аспектам писательской жизни и наследия Конрада мы и посвятили это предисловие. Кроме того, представить сравнительно широкой публике портрет Джозефа Конрада – не только честь, но и дань уважения автору, чьи произведения, помимо долгих часов размышлений, подарили нам и редкие минуты переводческого вдохновения.

Я говорю «нам», потому что над переводом этой книги трудилось без малого сто человек. И это не преувеличение. Перед вами плод пятилетней работы Мастерской литературного перевода, которая открылась в Петербурге в 2013 году. Выяснив, что несколько произведений любимого автора все еще не переведены на русский [51] В процессе работы выяснилось, что некоторые произведения по-русски уже печатались. Так, рассказ «Осведомитель» был опубликован в журнале «Огонек» в 1929 году. , я решил восполнить этот пробел и опробовать формат совместного перевода. В течение пяти лет люди разных профессий и возрастов собирались за одним столом (а в случае с онлайн-группой в одном видеочате), чтобы провести пару часов за вдумчивым чтением оригинала и кропотливым обсуждением перевода. Дома каждый переводил небольшой отрывок самостоятельно, а на занятии мы работали над текстами все вместе. Над нами не довлели сроки, поэтому над одним предложением, оттенком смысла, различными толкованиями неоднозначных пассажей мы бились, пока не доводили перевод до максимально близкого к безупречному состояния. Это удивительно, но в таком, казалось бы, интимном деле, как литературный перевод, принцип «одна голова – хорошо, а две – лучше» действует почти пропорционально количеству голов. По мере работы над текстами мы все глубже погружались в сложноустроенный мир Конрада и находили все больше связей с сегодняшним днем, убеждаясь, что многие актуальные вопросы Конрад сформулировал уже сто лет назад.