Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Что ты имеешь в виду?

— Они узнали, что я француз, и попросили предъявить паспорт.

— Но у тебя же есть паспорт, разве нет?

— Конечно, есть. Только французский.

— Ну и что тут такого?

— Ничего. Центр науки и культуры. Марианна — мать мировой цивилизации. Они потребовали лицензию, разрешающую работать в США.

— А у тебя ее нет?

Антуан печально покачал головой:

— Пианисту очень трудно ее получить. В Америке хватает своих безработных музыкантов — так мне ответил чиновник бюро по делам иммигрантов. Он едва не обхамил меня.

— А, они забудут, — сказал Майкл, чтобы успокоить Антуана, сам-то он в это не верил.

— Боюсь, что нет, — грустно возразил Антуан. — Полицейский записал в свой толстый планшет мои фамилию и адрес.

— Он что-нибудь сказал?

— Нет. Но выразительно посмотрел на меня. Взгляд был далеко не сочувственный. Это грозит неприятностями. Точнее, они уже начались. Хозяин меня выгнал. Если ты придешь в «Золотой обруч», то увидишь на моем месте толстую блондинку, которая играет на пианино, как корова.

— Извини.

— Ты не виноват. Ты был просто великолепен. Чего не скажешь обо мне и остальной публике. За исключением Трейси. Ей тоже досталось.

— Ее ударили? — Майкл почувствовал, как в голове что-то отчаянно заколотилось. — Но за что?

— Она назвала их животными и плеснула бокал виски в лицо их главарю.

— Трейси мне ничего не сказала.

— Благородная женщина. Кажется, ты тогда лежал на полу без сознания. Какой трагический вечер! — Антуан скорбно вздохнул. — Когда они подошли к пианино, мне следовало замолчать, уйти в туалет и запереться. Вечно я поступаю в критических ситуациях не так, как надо, а страдают из-за этого мои друзья. Умоляю простить меня за идиотское поведение.

— Перестань, — оборвал его Майкл. — Ты тут ни при чем. Каждый вечер в барах Нью-Йорка происходит не менее сотни драк. Многие из них кончаются далеко не столь безобидно.

— Скажешь тоже, безобидно. — Антуан горько засмеялся. — Ты на неделю угодил в больницу, а лицо твое напоминает флаг маленького африканского государства. Тебя могли убить.

— Но не убили же. Перестань об этом. Когда навещаешь друзей в больнице, полагается их подбадривать.

— Я и сам-то не очень здорово чувствую себя в эти дни, — сказал Антуан. — Извини меня. Я остался без работы, и мне придется куда-нибудь уехать.

— Почему? Ты боишься, что эта троица разыщет тебя? Но это глупо.

— Нет. Но меня не оставят в покое. Я ощущаю это кожей. Видно, иммиграционные власти считают, что я представляю опасность для американской экономики.

— Тебя уже беспокоили?

— Пока нет. Но они доберутся до меня. Говорю тебе, я ощущаю это кожей. Я уже слышу, как прогревают мотор того самолета, на котором меня отправят во Францию. В Париже по этому случаю не объявят национального праздника. Один человек из Марселя недвусмысленно объяснил мне, что он со мной сделает, если я снова попадусь ему на глаза. Я здорово запутался.

— Твоя кожа ни хрена не смыслит в иммиграционной политике. Не трясись ты, как старая баба.

— Тебе легко так рассуждать. Тебе не нужно разрешение, чтобы работать. Я тайком ото всех перебрался в маленькую гостиницу на окраине города. Это отвратительное заведение, где живут одни сутенеры, проститутки и наркоманы, а женщины по ночам кричат так, будто им режут горло. У него есть только одно достоинство: полиция не рискует туда заглядывать. Я оставлю тебе свой телефон, если ты обещаешь держать его в секрете — даже от Трейси. Спрашивай Рене Ферно — так теперь меня зовут.

— Красивое имя, — улыбнулся Майкл. — Запиши его. На столе есть блокнот и ручка.

Он смотрел, как Антуан записывает название гостиницы, свое новое имя и телефон.

— Вот. — Антуан отложил ручку. — Еще один француз с вымышленным именем.

— Не могу ли я чем-нибудь тебе помочь? Например, таким пустяком, как деньги.

— Ты и так мне здорово помог, даже пострадал из-за меня.

Антуан сделал благородное лицо, но эффект скрадывался шрамом и следами угрей.

— Верно, я приложил руку к тому, чтобы тебя уволили и, может быть, даже депортировали. Почему бы тебе не пасть на колени и не поблагодарить меня за это? Деньги нужны?

— Сейчас нет, — ответил Антуан. — Если ситуация изменится, я воспользуюсь твоей безрассудной щедростью. Вероятно, это случится скоро. Спасибо, друг.

— Оставь. Ты вернешь.

— Я никогда не отдаю долги, — скорбно сказал Антуан. — Хотя сам осуждаю эту недостойную черту моего характера.

Майкл улыбнулся:

— Хорошо. Не возвращай. С недавних пор у меня завелись деньги, так что мой карман выдержит любую черту твоего характера.

— А ты? — спросил Антуан. — Что ты будешь делать после больницы?

— Я собираюсь бросить свою работу и уехать из города, — сказал Майкл, удивляясь собственным словам, так легко выскочившим изо рта.

На самом деле, перестав принимать снотворное, он думал лишь о том, как бы скорее выписаться из больницы.

— Mon dieu!

Антуан, казалось, был потрясен услышанным.

— Зачем тебе это нужно? Ты живешь в Нью-Йорке как король.

— Плата слишком высока.

— Куда ты поедешь? Чем будешь заниматься?

— Об этом я еще не думал. Какая разница куда.

— Ради Бога не спеши. И все из-за одного инцидента в баре, случившегося по вине глупого маленького пианиста! Тысяча шансов против одного, что это последняя драка в твоей жизни.

— Драка тут ни при чем. Вернее, она дала толчок. Любое другое событие — может быть, еще менее значительное — раньше или позже сыграло бы ту же роль. Я давно был внутренне готов к подобному решению, только не отдавал себе в этом отчета.

— Почему тебе прежде не посоветоваться с Трейси?

— Ее это не касается, — решительно сказал Майкл.

— Если ты действительно уедешь — а я умоляю тебя тщательно все взвесить, ибо сейчас ты не в состоянии принимать ответственные решения, — в таком случае ты дашь мне знать, где тебя можно найти? Не так у меня много друзей, чтобы позволить лучшему из них раствориться без следа в джунглях Америки.

— Конечно, я дам о себе знать, — мягко сказал Майкл. — Я не в силах отказаться от удовольствия слышать иногда твою игру.

— Майкл, ты самый благородный и верный друг, какого я имел в жизни! — с пафосом произнес Антуан.

— Когда твоя речь перестанет напоминать буквальный перевод из Расина? — грубовато сказал Майкл, стараясь скрыть, как сильно тронули его слова Антуана. — А теперь выметайся отсюда, доктор говорит, что мне вредно много болтать.

Антуан встал:

— Все, убираюсь. Пожалуйста, поскорей выздоравливай и оставайся прежним Майклом, какого я знаю.

— Au revoir, месье Ферно.

Антуан направился к двери, и Майкл заметил, что походка у француза изменилась, стала менее разболтанной, словно он больше не слышал внутри себя синкопированную музыку, под которую двигался раньше.