Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Когда они работали над первой пьесой, Бреннер сказал как-то с максимализмом, присущим юности:

— Не могу принимать всерьез проблемы человека, зарабатывающего больше пятидесяти долларов в неделю.

Интересно, что сказал бы сейчас бывший друг, попади он случайно сюда в тот момент, когда на столе громоздится груда листочков с его подписью?

Повинуясь непонятному порыву, Крейг выписал еще один чек, от руки, на девять тысяч триста двадцать шесть долларов сорок семь центов, не указывая имени получателя. Потом вписал адрес больницы, в которой родились его дочери.

К чеку он приложил короткую записку попечителям больничного фонда, вложил все в конверт, надписал адрес и запечатал.

После чего еще раз подытожил расходы. Позвал Белинду. Интерком он так и не установил, решив, что это чересчур официально.

Он протянул секретарше конверт и чеки и сказал:

— На сегодня все. Большое спасибо.

Потом он спустился в соседний бар и выпил столько, чтобы все события грядущего вечера слились в неясную дымку и неразборчивый гул голосов.

Когда он добрался наконец домой, Пенелопа возмутилась:

— Интересно, доживу ли я до того дня, когда ты явишься к ужину трезвым?

Последние гости только что ушли, и по всей гостиной стояли пустые стаканы. Пенелопа вытряхивала на кухне пепельницы. Он посмотрел на часы. Половина второго. Что-то сегодня все засиделись. Он почти рухнул в кресло и сбросил туфли. За столом собралось четырнадцать человек. Еда была вкусной. Общество — скучным. Он выпил слишком много вина.

Теоретически все двенадцать гостей были его друзьями. Но настоящими он считал только двоих — Роберта и Элис Пейн. Роберт Пейн — коммерческий директор издательства, плотный, основательный, энциклопедически образованный человек, говорил неторопливо, взвешивая каждое слово, и терпеть не мог пустой болтовни. Они познакомились, когда Крейга попросили составить для издательства антологию пьес, и сразу же подружились. Его жена Элис — детский психиатр, крупная, грузная, грубовато-красивая женщина с гривой седеющих, по-мужски подстриженных волос, обрамляющих спокойное овальное лицо. Пенелопа считала их занудами и приглашала исключительно ради Крейга, чтобы тот не слишком жаловался на остальных.

За столом, кроме него, не оказалось ни одного человека, имевшего отношение к кино или театру, хотя двое время от времени вкладывали деньги в постановки Крейга. Тут, как обычно, пребывал Берти Фолсом. С тех пор как умерла его жена, он присутствовал на всех званых ужинах. И как заведенный в мельчайших подробностях рассказывал о биржевых курсах. Фолсом был на несколько лет старше Крейга — лысеющий остролицый коротышка, ничем не примечательный, безукоризненно одетый, с аккуратным круглым брюшком, глава крупной брокерской фирмы на Уолл-стрит. Крейг считал, что чем больше времени проводит Берти в деловой части города, тем сильнее его влияние. Иногда он давал советы Крейгу по части ценных бумаг. Порой Крейг им следовал. Иногда совет оказывался дельным. Став вдовцом, Фолсом посещал все приемы Крейгов. Часто он сам звонил часиков в шесть и спрашивал, что они делают. Когда заняться было особенно нечем, Крейги приглашали его поужинать вместе, в тесном семейном кругу. Фолсом помнил их дни рождения, приносил подарки Энн и Марше. Пенелопа жалела его. Крейг подсчитал как-то, что состояние Фолсома едва ли меньше двух миллионов долларов. Возможно, столь нежное сострадание к человеку, чей капитал равен двум миллионам, служит ярким свидетельством душевной доброты Пенелопы, которая находит время на столь сильные чувства. Когда же у них бывали приемы, подобные сегодняшним, Пенелопа специально приглашала для Фолсома какую-нибудь даму, обычно из разведенных, которые всегда свободны и готовы прийти на ужин в любой дом. Когда Крейг был занят или уезжал, Фолсом сопровождал Пенелопу в театр и на вечеринки. Кто-то когда-то сказал, что Фолсом — человек полезный и не помешает иметь вдовца в кругу друзей.

Если не считать наставлений Берти Фолсома по поводу биржевых курсов акций, беседа в основном велась о прислуге, о том, что в этом сезоне одна бродвейская пьеса хуже другой, о спортивных автомобилях — «феррари», «порше» и «мазератти», о нынешней ужасной молодежи. Говорили о любовных романах, открытых и тайных, об отсутствующих друзьях, о невозможности отыскать приличное местечко для отдыха на Карибах, о сравнительных достоинствах различных лыжных курортов. Почти все присутствующие катались зимой на лыжах. Все, кроме Крейга. Пенелопа месяц в году проводила в Солнечной долине и Аспене. Одна. Сидя во главе стола в своем нью-йоркском доме в Ист-Сайде, Крейг чувствовал, что, ни разу не побывав на курорте, стал специалистом по лыжному спорту. Он ничего не имел против лыж; жаль только, что в юности у него не было времени ими заняться. Однако он считал, что столь ярым любителям следует просто кататься с гор, вместо того чтобы без конца об этом болтать. В этот вечер никто не упомянул ни о его последней картине, ни вообще о его фильмах. Никто, кроме Пейнов, которые специально пришли пораньше, чтобы застать его одного и поговорить за коктейлем, пока не соберутся остальные гости. Пейнам понравилась его последняя работа. Правда, сцена насилия в парижском ночном клубе, где герой ввязывается в общую драку, несколько смущала Элис.

— Элис, — ласково заметил Роберт Пейн, — никак не может забыть, что она психиатр, даже когда смотрит кино.

Впрочем, одна из тем вызвала у Крейга неподдельный интерес. Речь зашла о феминизме, и Пенелопа, обычно не слишком разговорчивая за столом, неожиданно обрушилась на мужчин-шовинистов, защищая активисток движения. Крейг согласился с ней. Его примеру последовали другие женщины за столом. Не будь они так заняты примерками, устройством званых ужинов, посещением парикмахеров и поездками на Карибы и в Солнечную долину, вне всякого сомнения, внесли бы огромный вклад в движение.

Крейг никогда не трудился составлять списки гостей, хотя бы потому, что у него и без того было полно дел. Иногда новый знакомый ему нравился, и Крейг просил Пенелопу пригласить его, но та почти всегда находила достаточно вескую причину для отказа, объясняя, что этот мужчина (или женщина, или супружеская пара) плохо впишется в предполагаемую компанию.

Крейг вздохнул, сам не зная почему, тяжело поднялся и, как был в носках, ступая по мягкому ковру, подошел к серванту и налил себе виски. Вошедшая Пенелопа метнула взгляд на стакан в его руке, и Крейг, как всегда в таких случаях, почувствовал себя виноватым. И, словно бросая вызов, взял бутылку, добавил себе виски еще на палец, плеснул немного содовой и вернулся в кресло. Пенелопа бесшумно расхаживала по большой уютной комнате в приглушенном свете, бросавшем кремовые отблески на полированное дерево ломберных столиков, парчовую обивку кресел, медные вазы, полные цветов. Пенелопа не выносила яркого света, и поэтому в любом доме, где она обитала, даже снятом на лето, было трудно найти местечко, чтобы почитать.