Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Нет. Рано или поздно это само по себе выяснится. Мой вопрос имел более широкий смысл. Каковы твои намерения в жизни?

— А… — Об этом Роберта размышляла давно, но сейчас не знала, как прозвучит ее облеченная в конкретные слова мысль. — Что ж, прежде всего мне бы хотелось стать настоящей художницей. Мне хотелось бы, чтобы люди думали, рассматривая мои картины.

— Хорошо. Очень хорошо! — одобрил Ги, как учитель хвалит подающего надежды ученика. — А еще?

— Хочу, чтобы так прошла вся моя жизнь. Я вовсе не намерена идти по ней на ощупь. Вот уж что ненавижу в своих сверстниках дома! Они не знают, к чему стремиться, не знают, как достичь цели. Они мечутся в потемках.

— На ощупь? — с недоумением повторил Ги. — В потемках? Что ты хочешь этим сказать?

— Tâtonner [240] Неуверенно ( фр .). , — пояснила Роберта, с наслаждением воспользовавшись случаем продемонстрировать свои знания в области французского. — Мой отец — историк, специализируется на военных кампаниях. Он любит порассуждать о тумане войны, в котором люди бегут куда-то, убивают друг друга, побеждают или проигрывают, и все это — не имея не малейшего представления о том, что именно они делают…

— Да, я нечто подобное слышал.

— Но у меня такое ощущение, что туман войны не идет ни в какое сравнение с туманом юности. Битва при Геттисберге [241] Крупнейшее сражение в Гражданской войне США. Произошло в юго-западной части штата Пенсильвания в 1863 г., закончилось убедительной победой северян и считается поворотным пунктом войны. абсолютно ясна и прозрачна, чего никак не скажешь о душе девятнадцатилетнего человека. Я горю желанием побыстрее выбраться из тумана юности. Хочу стать зрелым и уверенным в себе человеком. Мне не нужны случайности. И отчасти поэтому я приехала в Париж, ведь все вокруг только и говорят о пресловутой французской целеустремленности. Может, я смогу у вас этому научиться?

— Ты считаешь меня целеустремленным?

— Исключительно. Поэтому ты мне так нравишься.

Ги согласно кивнул, глаза его удовлетворенно блеснули из-под густых и длинных черных ресниц.

— Американка, из тебя выйдет божественная женщина! Никогда еще ты не была столь прекрасна! — Перегнувшись через столик, он поцеловал ее хранившую прохладу улицы щеку.

— Какой приятный вечер, — негромко заметила Роберта.

Из кафе они отправились в кинотеатр, где шел неплохой, по словам Ги, фильм, а оттуда — в бистро на Левом берегу ужинать. Перед этим Роберта захотела зайти домой, чтобы оставить портфель и переодеться, но Ги решительно воспротивился.

— Сегодня, — голос его звучал загадочно, — я не могу позволить тебе выслушивать нравоучения Луизы.

Фильм оставил Роберту равнодушной. Афиши жирным шрифтом кричали о том, что молодые люди до восемнадцати лет в зал не допускаются. На входе она почувствовала на себе ироничный взгляд билетера и пожалела, что не прихватила с собой паспорт. Суть картины так и осталась неясной: Роберта с большим трудом понимала французскую речь, если ее воспроизводили не люди, а механизмы: динамики в кинотеатре, радио, телевизор. На экране одна за другой следовали длинные сцены, где в постелях болтали молодые люди, многословные и, по мнению Роберты, непонятно почему совершенно обнаженные. Половину фильма она просидела, прикрыв глаза, вновь переживая события вечера и почти забыв о Ги, который в самые драматические моменты поднимал ее руку и нежно касался губами кончиков пальцев.

Необычно вел себя Ги и во время ужина: долго молчал, что было совершенно на него не похоже, пристально смотрел на Роберту, отчего она начинала нервничать и чувствовать себя как на иголках. Когда же принесли наконец кофе, он откашлялся, взял ее руки в свои и заявил:

— Я решил. Время пришло. Неизбежный момент наступил.

— О чем ты? — встревоженно спросила Роберта, косясь в сторону бармена, с интересом поглядывавшего на них.

— Я говорю с тобой, как взрослый мужчина. Сегодня мы станем любовниками.

— Тсс! — Оглянувшись на бармена, она убрала со стола руки.

— Больше я без тебя не могу. Приятель дал мне ключи от своей квартиры, он поехал в Тур навестить родителей. Квартира совсем рядом, за углом.

Роберта не стала делать вид, будто предложение Ги ее шокировало. Подобно всем приезжающим в Париж невинным девушкам, в душе она была убеждена или испытывала удовлетворение, или хотя бы смирилась с тем, что покинет этот город уже другой, не такой, как в него прибыла. На протяжении трех последних месяцев она не раз с готовностью ответила бы на это предложение, да и сейчас торжественность и такт, с которыми оно было сделано, приводили ее в восхищение. Однако вновь напомнило о себе то же суеверие, что не позволило Роберте поделиться с Ги подробностями встречи в галерее. Когда определится судьба рисунков, тогда можно будет всерьез подумать о столь желанном в общем-то приглашении. Но не раньше. Сегодняшний же вечер должен быть отвергнут и по иной причине. Когда бы предназначенное судьбой ни свершилось, в одном Роберта не сомневалась: если на ней вульгарные джинсы, ничто не заставит ее вступить в свою первую ночь любви.

Она покачала головой, испытывая чувство досады из-за залившего щеки густого румянца.

— Нет, прошу тебя, — прошептала Роберта. — Не сегодня.

— Почему нет?

— Это… так неожиданно.

— Неожиданно?! Мы встречаемся каждый день уже почти три месяца. А чего ты ждала? К чему ты привыкла?

— Я ни к чему не привыкла, ты ведь знаешь. Прошу, не будем больше об этом говорить. Не сегодня.

— Но сегодня в моем распоряжении есть квартира. В следующий раз приятель может поехать в Тур через год. — Лицо Ги стало обиженным и грустным; впервые за время их знакомства Роберта ощутила, что должна хоть как-то утешить его. Она ласково провела пальцами по его руке.

— Не огорчайся так, ну пожалуйста. Может быть, в следующий раз.

— Предупреждаю, — с достоинством проговорил он, — в следующий раз брать инициативу на себя придется тебе.

— Я возьму ее на себя, — с облегчением сказала Роберта, почувствовав мгновенное разочарование от его неожиданной уступчивости. — А теперь расплатись. Мне завтра рано вставать.

Позже, ворочаясь под тяжелым одеялом на узкой и жесткой постели, Роберта долго не могла заснуть от возбуждения. «Ну и денек выдался, — думала она. — Еще чуть-чуть, и я стану художницей. Еще совсем немного, и я превращусь в женщину». Торжественная значимость фразы заставила ее едва слышно хихикнуть. Затем Роберта обхватила руками плечи, с удовлетворением ощутив под пальцами упругую и гладкую кожу. Если бы сейчас Луиза не спала глубоким сном, она рассказала бы ей все до мельчайших подробностей. Но подруга спала, на фоне противоположной стены виднелись разметавшиеся по подушке локоны, слегка поблескивало лицо, смазанное кремом от морщин, которые появятся лет через двадцать. Роберта с сожалением закрыла глаза. Такой день мог бы длиться и длиться.