Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Через два дня, войдя в комнату и включив свет, Роберта увидела на своей постели конверт. На нем было написано ее имя. День клонился к вечеру, в комнате было холодно и пусто. Луиза куда-то ушла, исчезла со своего обычного поста и мадам Раффат. Роберта вскрыла конверт. «Дорогая мисс Джеймс, — было написано на лежавшем в нем листке, — свяжитесь со мной немедленно. У меня есть для вас важные новости». Внизу стояла подпись: «Патрини».

Роберта посмотрела на часы: ровно пять. Патрини наверняка еще в галерее. Она прошла в гостиную, к телефону. Когда мадам Раффат уходила из дома, телефонный диск запирался на крошечный замочек, но разве не может она хоть раз забыть об этом? Нет, не может. Мадам Раффат никогда и ни о чем не забывает. Замочек оказался на месте. «Ведьма несносная», — трижды повторила про себя Роберта, отправившись в поисках прислуги на кухню. Кухня встретила ее темнотой, и она вспомнила, что сегодня у прислуги выходной.

Черт бы побрал эту Францию! Торопливо спустившись по лестнице, Роберта побежала в кафе на углу. У стойки бара в будочке платного телефона расположился низенький плотный человек. Прижав к уху трубку, он деловито строчил что-то на листе бумаги. Насколько Роберта смогла разобрать в гомоне голосов, мужчина участвовал в какой-то сделке по перевозке товаров: речь шла о свинцовых пломбах. В его манере держаться не было ни малейшего признака того, что разговор скоро закончится. Париж, подумала Роберта. Попробуй-ка найти здесь свободный телефон.

Она бросила взгляд на часы. Четверть шестого. Галерею Патрини закрывал в шесть. Подойдя к стойке, Роберта попросила у бармена стакан красного вина — так, успокоить нервы. Потом придется, конечно, купить пластинку жевательной резинки, чтобы перебить запах вина. В семь у нее встреча с Ги, а слушать долгую лекцию о вреде спиртного ей совсем не хотелось. Зашедшие в бар по окончании рабочего дня люди болтали и громко смеялись, никому не было дела до того, чем от них будет пахнуть сегодня вечером.

Наконец вопрос со свинцовыми пломбами разрешился, мужчина собрал свои бумаги и вышел из будочки. Заняв его место, Роберта опустила в прорезь жетон и набрала номер. Занято. Она вспомнила бесконечную беседу, которую Патрини вел по телефону, и ощутила, что ее начинает охватывать паника. Три новые попытки дозвониться не дали никакого результата. Стрелки часов показывали двадцать пять минут шестого. Выскочив из будочки, Роберта заплатила за вино и бросилась к станции метро. Предстояло пересечь почти весь город, но другого выбора у нее не было. Всю ночь строить догадки по поводу того, что хотел сказать ей Патрини? Ну уж нет.

Несмотря на ужасный холод, Роберте было жарко, с ее лица градом катил пот, когда она, задыхаясь, поднималась по лестнице к дверям галереи. Без пяти шесть, но в окнах еще горит свет. Осталась на своем месте и лиловая стиральная машина. Роберта решительно вошла в здание. Залы галереи были пусты, однако из кабинета Патрини слышался неясный, таинственный шепот. Казалось, хозяин галереи так и не закончил начавшийся еще позавчера перед уходом Роберты разговор. Она остановилась, чтобы отдышаться, а затем, сделав несколько шагов, замерла на пороге кабинета. Патрини поднял голову и вяло помахал рукой, продолжая нашептывать что-то в трубку. Роберта вернулась в зал и принялась рассматривать изрядных размеров полотно, где было изображено нечто весьма напоминавшее увеличенные раз в тридцать яйца малиновки. Передышка оказалась весьма кстати: можно было собраться с мыслями. Патрини, по убеждению Роберты, принадлежал к тому типу мужчин, которые неприязненно относятся к бурным проявлениям энтузиазма или благодарности. В тот момент, когда владелец галереи выйдет из своего кабинета, лицо ее должно выражать легкую скуку.

За спиной Роберты послышался негромкий звук положенной трубки. В зал Патрини выкатился абсолютно бесшумно. Он был похож на большого мягкого плюшевого медвежонка.

— Добрый вечер, дорогая мадемуазель. Сегодня утром я звонил по номеру, который вы мне оставили, но поднявшая трубку женщина сказала, что жильцов с таким именем у нее нет.

— Такова моя квартирная хозяйка.

Это был старый прием мадам Раффат, помогавший ей бороться с «неоправданно частыми, а потому отвратительными» звонками.

— Я хотел сообщить вам вот что. Сегодня сюда заходил барон. Поскольку он так и не смог определить, какой из ваших рисунков нравится ему больше, то решил купить оба.

Чтобы скрыть наверняка появившийся в глазах блеск торжества, Роберта прищурилась: пусть Патрини думает, что ее заинтересовала картина на противоположной стене.

— Вот как? Оба? Что ж, он оказался более тонким ценителем, чем я думала.

Хозяин галереи издал какой-то странный звук, будто подавился, но Роберта его простила. В этот момент она простила бы кому угодно что угодно.

— Он также просил передать, что приглашает вас к себе на ужин сегодня. До семи вечера я должен позвонить его секретарю и сообщить о вашем решении. Располагаете вы сегодня временем?

Роберта заколебалась. В семь свидание с Ги, а ждать он ее будет на холоде уже без четверти — из-за необъяснимой ненависти мадам Раффат к мужскому полу. Но сомнения были недолгими. «Художник не должен знать жалости, иначе он не художник, — сказала она себе. — Вспомни Гогена. Или Бодлера».

— Пожалуй, да, — небрежно ответила она. — Думаю, что найду время.

— Дом девятнадцать-бис на площади Буа-де-Булонь. Восемь часов. Ни в коем случае не заводите разговор о цене. Предоставьте это мне. Поняли?

— Я никогда не говорю о цене, — легко бросила Роберта, упиваясь своим самообладанием.

— Завтра я помещу вашу обнаженную натуру в витрину у входа.

— Может, загляну.

Роберта понимала, что должна как можно быстрее уйти, она чувствовала: если ей придется сказать фразу, состоящую более чем из пяти слов, вместо человеческой речи Патрини услышит примитивный восторженный вопль. Она повернулась и направилась к выходу. Против всяких ожиданий владелец галереи галантно распахнул перед ней дверь.

— Безусловно, леди, это не мое дело, — сказал он, — но прошу вас, будьте осторожны.

Роберта рассеянно кивнула. Она была готова простить ему даже это. Уже удалившись на значительное расстояние от галереи, она вспомнила, что так и не узнала имени барона. У Пале-Матиньон ее одолели новые проблемы. Одета Роберта была так, как обычно, для пеших прогулок по мокрым, продуваемым ветрами парижским улицам: куртка, шарфик, юбка из шерсти в крупную клетку и свитер, на ногах — темно-зеленые вязаные чулки и спортивные туфли. Подобный туалет вряд ли подходил для ужина в особняке на Буа-де-Булонь. Но если отправиться домой, то там наверняка уже будет ждать Ги, а объяснить, что она жертвует их свиданием ради ужина в обществе пятидесятилетнего представителя французской знати, Роберта не могла: не хватало мужества. Ги обидится, начнет говорить колкости и доведет ее до слез. Последнее не составляло для него никакого труда, он делал это неоднократно. Нет, явиться на ужин с красными, заплаканными глазами и хлюпающим носом совершенно невозможно. Что ж, барону придется вытерпеть ее зеленые чулки. Уж если человек имеет дело с художниками, он должен считаться с их маленькими чудачествами.