Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

О боже, подумал Бошер, сколько ненужной болтовни ради того, чтобы попросить взаймы! Очень жаль, что Жинетт потребовалось такое долгое вступление. На лице его все явственнее читался отказ.

— Если в стране начнется заваруха, — отведя взгляд в сторону, продолжал Мастре, — а я почти уверен, что так и произойдет, мне скорее всего придется покинуть Францию. Или по меньшей мере моей жене и детям. В любом случае я чувствовал бы себя значительно увереннее, располагая определенной суммой в зарубежном банке. Счетом где-нибудь в Швейцарии можно было бы пользоваться без особых формальностей…

— Я сказала Клоду, что в четверг мы выезжаем в Женеву. — В голосе жены Бошеру послышался вызов. — Нам не составило бы никакого труда…

— Буду говорить прямо. Ты обещала своему другу деньги на… — Увидев вытянувшееся от изумления лицо Мастре, Бошер прервал фразу. — Я что-нибудь неверно понял?

— Именно так. — Мастре выглядел рассерженным и смущенным одновременно. — Я вовсе не собирался просить у вас взаймы. У человека, которого вижу впервые в жизни, я не взял бы и ста франков.

— Жинетт, говори лучше ты, — попросил Бошер.

— Подданные республики Франция не имеют права вывозить деньги за пределы страны, — четко пояснила мужу Жинетт. — Разрешенная к вывозу сумма просто смехотворна. И поскольку мы все равно едем в Швейцарию, я посчитала, что нам будет очень легко оказать Клоду эту услугу.

— Если я не ошибаюсь, вывозить из Франции крупные суммы не может никто, в том числе и американцы.

— Предел — двести пятьдесят новых франков, — сообщил Мастре.

— Но американцев на таможне не беспокоят, — вставила Жинетт. — Им даже чемоданы открывать не приходится. На вопрос: «Сколько везете с собой наличных денег?» — человек отвечает: «Что-то около сотни», — и все, он свободен.

— Но формально это нарушение закона, — упрямо заметил Бошер.

— Формально! — с пренебрежением повторила Жинетт. — Кому какая разница?

— Прошу вас, друзья… — Мастре умиротворяюще поднял руки. — Зачем ссориться? Если у вас есть хоть малейшие сомнения, я прекрасно все пойму…

— Позвольте задать вам вопрос, мистер Мастре. Допустим, мы с Жинетт сейчас дома, допустим, она вам не звонила. Что бы вы стали делать?

Журналист на мгновение задумался.

— Наверное, попробовал бы обратиться к кому-нибудь другому, — медленно ответил он, осторожно подбирая слова. — Но это было бы очень… очень непросто. Я уже говорил, что время от времени замечаю за собой слежку. С такой просьбой можно прийти только к самому близкому человеку, к другу, чьи взаимоотношения со мной властям кажутся достаточно компрометирующими. На него падут подозрения, особенно если он соберется выехать за границу. А ведь при выезде каждый француз подвергается досмотру, ему задают массу вопросов. Во времена, которые грядут, вся процедура будет походить на допрос с пристрастием. — Мастре слабо улыбнулся. — Мне бы очень не хотелось подвергать таким испытаниям своих друзей. Но и вас ничто не обязывает идти мне навстречу. Человек, которому грозит опасность, который нуждается в помощи, всегда предстает в глазах людей жутким занудой. Стоит вспомнить хотя бы о беженцах во время войны — как они всех раздражали! — Он помахал рукой официанту. — Был бы весьма признателен, если бы вы позволили мне расплатиться.

— Одну минуту, — не обратив внимания на последние слова Мастре, произнес Бошер. — Какую сумму вы рассчитывали переправить с нашей помощью в Швейцарию?

— Четыре миллиона франков. Старых, конечно.

— Это всего около восьми тысяч долларов, Том, — подсказала Жинетт.

— Знаю. — Взяв, несмотря на протесты Мастре, протянутый официантом счет, Бошер отсчитал банкноты и встал. — Дайте мне время подумать и переговорить на эту тему с Жинетт. Телефон ваш у нее есть. Завтра она вам позвонит.

— Если вы не будете против, я свяжусь с вами сам. Чем меньше раздается у меня звонков, тем спокойнее…

— …в Африке, к примеру, — послышался от стойки бара низкий голос американца, — старая система денежных подарков рушится на глазах. Но никто пока не придумал ничего лучшего…

Следом за Жинетт и Мастре Бошер вышел из бара, миновал по-прежнему занятых чаем пожилых дам с их меховыми накидками, пушистыми пуделями и вазочками с пирожными. Для благородных седых буклей не существовало ни заговоров, ни тайного передвижения войск, ни уличных боев. Увешанные драгоценностями — наградами за былые победы — старушки были неподвластны надвигающимся мрачным переменам. Пугающие пророчества Мастре прозвучали бы для них как беспомощный лепет ребенка, которому приснился дурной сон.

В вестибюле отеля Мастре галантно поцеловал руку Жинетт, наклонил слегка голову, прощаясь с Бошером, и направился к выходу. Уж слишком опущены у него плечи, подумал Бошер, да и походка для человека его лет чересчур тяжелая и безвольная. На сердцееда и дамского угодника журналист не походил. Но когда Бошер повернулся к Жинетт, в ее устремленных на уходящего глазах что-то промелькнуло. Желание? Жалость? Он не знал.

В молчании супруги поднялись в номер. Ощущение праздника, которое оба испытывали с момента приезда в Париж, куда-то ушло. В ярком свете электрических ламп помпезная обстановка старой, с высоким потолком комнаты казалась бездушной и нелепой. Повесив на плечики легкое пальто, Жинетт остановилась перед зеркалом. Бошер положил сверток с альбомом на стол, сделал шаг к окну. На противоположной стороне забитой в этот час машинами улицы раскинулись сады Тюильри. Листва с деревьев уже облетела, вид у прохожих, спешивших куда-то под только что включившимися фонарями, был замерзший, встревоженный.

За спиной Бошера слегка скрипнула кровать.

— Четыре миллиона франков, — сказала из постели Жинетт, — это все его сбережения. Больше у него ничего нет.

Бошер молча смотрел на пустые скамейки Тюильри.

— Если не возьмешь их ты, это сделаю я.

Он медленно повернулся к ней от окна:

— Какие глупости ты говоришь!

Жинетт бросила на мужа холодный, полный враждебности взгляд.

— Глупости? Ну еще бы! — Она откинулась на спину и теперь смотрела в потолок. — И все же я поступлю так, как сказала.

— Получится неплохой заголовок: «Супруга нью-йоркского юриста арестована в Париже за попытку незаконного вывоза валюты. Муж заявляет, что ничего не знал о действиях жены».

— Хочешь сказать, что не собираешься помочь Клоду? — Голос Жинетт прозвучал удивительно ровно.

— Хочу сказать, что являюсь законопослушным в общем-то гражданином и, будучи здесь гостем, предпочитаю не обманывать своих хозяев.

— О! Как же здорово быть американцем. И пуританином. Как это удобно!

— Хочу также сказать, что риску должны соответствовать какие-то выгоды.