Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Крейг поморщился от боли в затылке. Может, принять аспирин?

«Прежде чем я согласилась уехать с ним, — читал Крейг, так и не выпив аспирин, — я поставила ему условия. Хоть я и молода, но отнюдь не идиотка. Прежде всего я взяла с него слово бросить пить. И вернуться в Америку. Эти обещания он намерен выполнить. Он нуждается в том, чтобы его ценили. Он гордый человек и больше не может жить, терпя от других унижения и презрение к себе. Сколько подобных сцен в ресторане способен вынести человек за свою жизнь?»

«О моя бедная дочь, — подумал Крейг, — сколько женщин за все эти столетия погубили себя, поддавшись таким же иллюзиям, вообразив, что они, и только они, могут спасти писателя, музыканта, художника! Смертельная хватка искусства. Убийственное воздействие на женское воображение».

«Ты совсем другой, — убеждала Энн. — Тебе не нужно ничье преклонение. Ты в двадцать раз сильнее Йана, и я прошу тебя быть к нему милосерднее. И зная тебя, уверена, что так и будет.

Секс путает, сбивает с толку, заманивает в ловушку, кому, как не тебе, об этом знать».

Крейг кивнул. Верно. Только одно дело — изрекать избитые истины в сорок восемь лет и совсем другое — в двадцать.

«Знаю, что поступила подло с беднягой Бейардом, и тот наверняка уже успел добраться до тебя и рыдает на твоем плече. Но то был всего лишь зов плоти…»

Крейга покоробило. Плоть. Странно, что Энн так выразилась. Уж не Йан ли помогал ей писать письмо?

«А одной плоти мне мало, — уже совершенно неразборчиво дописывала она. — Если ты уже поговорил с Бейардом, должен знать, что ничего иного между нами быть не может. Так или иначе, я никогда не просила его приехать в Канны. Если бы я вышла за него, как он все время просил (так настаивал, что я готова была завыть), то рано или поздно превратилась бы в его жертву. Не желаю стать ничьей жертвой».

Крейг решил в один прекрасный день составить для нее список. Сто один легкий способ превратиться в жертву.

«Не злись на бедного Йана за то, что мы вот так ускользнули. Он хотел остаться и все рассказать. Я из кожи вон лезла, убеждая его не делать этого. Не ради него. Ради меня. Пока он сам не свой. От счастья, по его словам. Он считает меня чем-то сверхнеобыкновенным и утверждает, что влюбился в первый же день, на пляже. Все повторяет, что я разительно отличаюсь от всех женщин, которых он знал. И еще говорит, будто даже не мечтал о том, что я когда-нибудь погляжу на него. Вот уже два дня как он не выпил ни капли. Даже пока мы еще были в Каннах. Он клянется, что для него это мировой рекорд. Я прочла ту часть книги, которую он успел закончить, и это чудесно. Если не начнет пить, это будет лучшая его вещь. Я в этом убеждена. Я найду работу, и на деньги из трастового фонда мы прекрасно протянем, пока он не допишет последнюю главу».

Крейг застонал. Африканец с племенными шрамами с вежливым видом уставился на него. Крейг поспешно улыбнулся, давая понять, что все в порядке.

«Прости, если причиняю тебе боль, — продолжала Энн, — но уверена, что потом ты и сам будешь за меня счастлив. Так же, как счастлива я сама. Кроме того, у тебя есть Гейл. Хотя тут куда сложнее, чем ты думаешь».

«Не я, а ты думаешь», — едва не сказал вслух Крейг.

«Она рассказала мне долгую и неприятную историю о своей матери, но сейчас нет времени вдаваться в подробности. Правда, она пообещала сама тебе все объяснить. Я уверена, что для тебя тут нет ничего компрометирующего, как бы там это ни выглядело на первый взгляд. Я в самом деле уверена, папа.

Но все еще, хотя Йан и рядом, слишком трушу, чтобы сказать, куда мы едем. Страшусь мысли о том, что встречусь с тобой и ты начнешь читать мне нотации в своей обычной суровой, рассудительной манере. Но как только мы устроимся в Штатах, я дам о себе знать и ты сможешь приехать и своими глазами увидеть, что все в порядке. Пожалуйста, папа, люби меня, как я люблю тебя.

Энн.

P.S. Йан передает тебе привет».

Привет. Если бы не чета африканцев, Крейг снова застонал бы. Он аккуратно сложил письмо и сунул в карман. Пожалуй, не мешает его перечитать.

Он представил себе Йана Уодли в постели с Энн.

— Мисс, — обратился он к проходившей мимо стюардессе, — у вас есть аспирин?

Белинда Юэн, верная секретарша, уже ждала Крейга у стойки таможенного досмотра. Он сразу же заметил, что она не утратила пристрастия к крикливым цветам, с тех пор как они виделись последний раз. За все двадцать три года, что они работали вместе, она, казалось, не состарилась и на день. Крейг поцеловал ее в щеку. Она, похоже, искренне ему обрадовалась. Крейгу стало совестно за то, что он не ответил на два ее письма. Если женщина отдала тебе двадцать три года жизни, как можно при встрече с ней не испытывать угрызений совести?

— Нас ждет лимузин, — сообщила она. Ей не хуже Крейга было известно, что особенных доходов не предвидится, однако она была бы шокирована, если бы он намекнул, что такси ничем не хуже. Во всем, что касалось их престижа, она была неукротима. Горе агенту, приславшему уже кем-то прочитанный сценарий! Он получал по полной программе. Даже по телефону Белинда не стеснялась в выражениях.

Погода была сырой и давяще душной. Пока водитель подгонял лимузин, начало моросить. Крейг мрачно коснулся полей шляпы. Голоса пассажиров, грузившихся в свои машины и такси, казались неприятно-резкими. Вопли какого-то ребенка действовали на нервы. На Крейга навалилась свинцовая усталость. Даже аспирин не помог.

Белинда с тревогой всмотрелась в него.

— Вы плохо выглядите, Джесс, — заметила она.

Он был так молод, когда она пришла к нему, что не посмел потребовать, чтобы она называла его «мистер Крейг».

— Я-то думала, что вы хотя бы загорите.

— Я же ехал в Канны не затем, чтобы на пляже валяться, — чуть раздраженно бросил он.

Тут подкатил лимузин, и Крейг с облегчением рухнул на заднее сиденье. Стоять не было сил. Он весь взмок, пришлось вытереть платком лицо и шею.

— Здесь все время так жарко? — спросил он.

— Не настолько уж и жарко, — отрезала Белинда. — А теперь, может, объясните, почему, во имя Господа, велели поселить вас в «Манхэттене»? На Восьмой авеню, подумать только!

Обычно он останавливался в тихом дорогом отеле в Ист-Сайде. Очевидно, в глазах Белинды перемена отеля означает унизительную попытку сэкономить.

— Я подумал, что это намного удобнее. Ближе к офису, — пояснил он.

— Повезет, если вас не будут грабить каждый раз, когда вы выйдете из двери, — проворчала Белинда. — Вы не представляете, что творится на Восьмой авеню.

У нее был резкий, напористый голос. Всегда. Всю жизнь. Некоторое время назад он едва не поддался соблазну предложить ей брать уроки дикции, но так и не набрался мужества. А теперь, разумеется, слишком поздно. Он не сказал, что решил остановиться в «Манхэттене» буквально в последнюю минуту и дал ей телеграмму из аэропорта Ниццы. «Манхэттен» — шумный доходный отель, где всегда полно народу, и в обычных обстоятельствах Крейг не вспомнил бы о нем, но на память вдруг пришло, что он жил там, когда ставил первую пьесу Эдварда Бреннера. Вместе с Эдвардом. Который теперь уже не пишет пьес. Тогда отель назывался «Линкольн». Теперь президенты не слишком-то ценятся. Но в отеле «Линкольн» к нему пришла удача. Жаль, что он забыл, в каком номере жил тогда.