Фридрих фон Гаклендер - Европейские негры

– У нас с тобою почти одинаковое горе, сказала она Эдуарду.

– Что такое, милая сестра?

– Мне совестно говорить вам: вы подумаете, что я разузнаю о поступках моего мужа неблагородными средствами; но я узнала это совершенно против воли. Сейчас мне доложили, что меня хочет видеть какая-то незнакомая женщина; я вышла к ней, ничего не предчувствуя. И прежде, чем я успела сообразить, что она говорит мне, и прогнать ее, она уж толковала мне, что Альфонс волочится за танцовщицею, которая живет у своей тётки, какой-то г-жи Бекер. Я прогнала гадкую доносчицу, которая, вероятно, надеялась награды за свое шпионство; но… теперь я соображаю многое, и вижу, что её слова справедливы. А он еще всегда толкует мне о приличиях; он еще ревнует меня, которая никогда не подавала ему никакого повода к подозрению…

Артур вспомнил, что на лестнице попалась ему вдова Вундель, которую он видел несколько раз, проходя к Штайгерам.

– Не мучь себя прежде времени, сказал Эдуард: – ты сама знаешь, можно ли полагаться на слова женщины, которая ссорит жену с мужем, чтоб получить несколько талеров. Позволь нам узнать хорошенько, справедливы ли твои подозрения, тогда увидим, что нам делать.

И, попросив сестру посмотреть за детьми, Эдуард отправился вместе с Артуром к Штайгерам.

В гардеробных кордебалета нет торопливой деятельности, свидетелями которой мы были в тот спектакль, когда началось наше знакомство с Кларою Штайгер: фигурантки одеваются очень-медленно, да и немного их собралось нынче в театр. Это потому, что ныне дается опера, а не балет, и фигурантки участвуют только в двух-трех сценах, именно, так-как опера фантастического содержания, то в первом акте являются на сцене сильфиды, а в пятом, в последней сцене, фея Амороза, покровительница любящих сердец, слетает с облаков, чтоб соединить тощего тенора с престарелою примадонною.

– Правда ли, Тереза, что ты выходишь замуж? спросила одна из танцовщиц у роскошной сильфиды, поправлявшей перед зеркалом свои крылья.

– Да, это правда; я уж подала просьбу об отставке, гордо отвечала Тереза и пошла в тот угол комнаты, где одевались Клара и Мари. Мари была печальнее, нежели когда-нибудь, и Клара напрасно старалась утешить ее.

– Да скажи, по крайней мере, о чем ты плачешь? говорила Клара.

– Нет, с тобою напрасно говорить об этом, ты не поможешь.

– Так посоветуйся с Терезою, вот она идет к нам: она девушка умная и энергическая. – Мари наклонила голову в знак согласия, но продолжала плакать.

– Что за слезы? сказала, подходя к ним, Тереза: – уж не случилось ли с тобою какой-нибудь беды, Мари? Да оно, впрочем, и не было б удивительно.

– Тереза, я погибла! рыдая, говорила Мари.

– Э, полно воображать все в таком ужасном виде! Да перестань же плакать! нехорошо, если заметят другие. Если и случилась беда, незачем разглашать ее. Да говори же, что с тобою?

– Тётка все мучила меня, все твердила о том господине. Я не хотела ее слушать. Я говорила ей, что на мне хочет жениться Ричард; она отвечала что все это глупости, что я могу жить роскошно, иметь экипаж, богатые платья… Вчера вечером она ушла из дому; я осталась в квартире одна. Вдруг вошел в комнату он. Я испугалась. Он все говорил, что очень меня любит. Я плакала и просила его уйти, пожалеть меня, оставить свои намерения, потому что у меня есть жених, которого я люблю. Но он делался все более дерзок, наконец взял за руку и хотел насильно поцеловать.

– Что ж, ты вырвалась, звала на помощь?

– Я не смела кричать, потому что боялась этим самым повредить себе. Но в ту самую минуту вошел за мною лакей. Это спасло меня. Но… все-таки, как не плакать мне: что подумал обо мне наш старик-лакей? Он всегда хвалил меня и Клару за то, что мы так скромно держим себя; а тут он пожал плечами, и теперь не хочет говорить со мною. Что подумает Ричард, если до него дойдут такие слухи? Ведь он может поверить.

– Не беспокойся, Мари; когда нас будут развозить по домам после спектакля, я останусь в карете последняя, и объясню старику, как было дело. Если он подумал о тебе что-нибудь дурное, он увидит, что ошибался. Не бойся, только держи себя осторожнее; я искусным образом устрою, что Ричард поспешит свадьбою, и тогда ты будешь безопасна и счастлива.

– А тебя также надобно поздравить, Тереза? Ты выходишь замуж? сказала Клара.

– Не знаю, стоит ли того дело, чтоб поздравлять, гордо отвечала Тереза.

– Скажи что-нибудь о твоем женихе.

– Я привезу его к вам, тогда увидите сами. Я не советовала Бергеру жениться на мне, потому что, говорила я, он может раскаяться; но он возобновляет свое предложение в третий раз. Мне уж надоело слушаться чужих приказаний здесь, в театре, и я наконец согласилась осчастливить его и принять его под свою команду: надобно же и мне в свою очередь распоряжаться другими.

Раздался знакомый звонок, и танцовщицы побежали на сцену.

Спектакль шел своим порядком. Вот наконец и пятый акт. Пора приниматься за машину для полета феи Аморозы. Этою машиною, по обыкновению, должен был управлять Ричард Гаммер. Лакей, развозивший танцовщиц, был подле него, в качестве помощника; но заботливый и сильный Ричард делал все один. Старик-лакей сидел, сложа руки. Вот и последняя сцена. Четыре здоровые работника тянут через сцену машину и медленно несутся перед зрителями облака, а на облаках фея Амороза, покровительница любящих сердец. Когда она будет прямо над головами влюбленной четы, Ричард начнет потихоньку отпускать веревку, которую держит в руке, и фея плавно спустится, чтоб возложить миртовые венки на счастливцев. Ниже феи летят хоры подвластных ей духов.

– Тяжеловато держат, а спускать будет еще труднее, сказал Ричард: – за-то, впрочем, и вид хорош; правду сказать, загляденье.

– Ну, для меня тут нет никакого загляденья, отвечал старый лакей. – Привозя да отвозя их, поневоле узнаешь, как живет из них почти каждая. Не люблю я этих волшебниц. Это вам хорошо на них глядеть издали. Легкомысленные, девушки занимаются глупостями.

– Ну, ты преувеличиваешь, сказал Ричард: – много найдется и таких, которые держат себя строго.

– Не слишком-то много.

– Как же? Ну, возьмем в пример хоть Клару и Мари: про них ничего не скажешь, кроме хорошего…

– Ричард! держи крепче веревку! – раздался голос его отца, главного машиниста при театре: – верхняя машина идет в ход! Держи крепче!

– Не бойся, не сорвется из руки! закричал ему сын.

– Клара, так; а Мари я не похвалю, отвечал лакей, продолжая разговор.

– Как так? спросил изумленный Ричард: – ведь ты сам всегда ее хвалил.

– До вчерашнего дня хвалил; вчера я застал ее в-расплох: сидела она одна с каким-то господином – ну, разумеется, одет он очень-хорошо, видно, что человек богатый – сидит, цалует у ней руку и тянется поцеловать в губы.