Фридрих фон Гаклендер - Европейские негры

– Что с тобою, мои друг? кротко спросила г-жа Эриксен, смягченная и встревоженная выражением страдания, написанным на лице сына, и слезами, которые упали на её руку.

– Ничего, громко отвечал Артур: – я убедился в том, что вы, матушка, совершенно-правы, когда говорите, что надобно уважать мнения и приличия света; что нельзя безнаказанно вступать в отношения с людьми, неравными нам по положению в обществе.

Мать окинула всех торжествующим взглядом; другие с удивлением переглянулись между собою: никто не надеялся, что Артур так легко откажется от привязанности, которую осуждала мать его. Чему было приписать такую неожиданную уступчивость? Мать готовилась уже приступить к объяснениям и похвалам, но лакей доложил, что какая-то дама желает видеть г-жу Эриксен, и через минуту вошла женщина высокого роста, со вкусом одетая. Слегка поклонившись всем, она подошла к дивану, где сидела хозяйка дома, вежливо привставшая при появлении незнакомки, которую приняла за знатную даму, по её наряду и манерам, исполненным достоинства. – «Mademoiselle Тереза!» с удивлением сказал иро-себя Артур, узнав подругу Клары: «с какой целью она здесь?»

Между-тем г-жа Эриксен любезно попросила гостью садиться, сама придвинула ей кресла. О, если б гордая г-жа Эриксен знала, кого принимает она с таким уважением! – и Тереза непринужденно села, и на вопрос хозяйки: с кем имеет она удовольствие говорить, отвечала голосом, в котором равно слышалась и гордость, и гнев, и насмешка:

– Мое имя едва-ли вам известно. Я Тереза Зельбинг, танцовщица при здешнем Королевском Театре.

Невозможно передать действия, произведенного этими словами на чопорную г-жу Эриксен: лицо хозяйки вытянулось на целый фут; она, в смущении и негодовании, кашлянула и протерла себе глаза, как-бы желая удостовериться, не во сне ли привиделось ей, что танцовщица осмелилась так бесцеремонно явиться в её дом и так важно усесться на её диване. Но что ж было делать бедной г-же Эриксен? Попросить наглую посетительницу оставить ее в покое? Но она, как по всему заметно, не оставит грубость без ответа: а г-жа Эриксен более всего на свете боялась скандала. И, вероятно, у ней есть важные причины, если она с такою наглостью входит в богатый, всеми уважаемый дом… И г-жа Эриксен, смирив свое негодование, сказала с приличной важностью: – «По какому же случаю вижу я вас у себя, mademoiselle? Ваше имя я действительно слышу в первый раз.»

– Очень может быть, с усмешкою отвечала Тереза: – но назад тому несколько лет, ваша дочь его слышала, и вот по какому обстоятельству. У меня есть сестра; она не более, как швея, но никто не может сказать о ней что-нибудь дурное. Она искала себе работы, и работа была в вашем доме, именно у вас, прибавила она, обращаясь к Марианне. Вы, быть-может, еще помните этот случай?

Марианна утвердительно наклонила голову.

– Следовательно вы помните и то, что ваш супруг – если не ошибаюсь, этот господин в очках – не приказал вам иметь сношении с моею сестрою, потому что она сестра танцовщицы. Он выразился, что у этой швеи есть сестра, которая наводит своим званием подозрение и на её честность. Я не забыла слов, столь выгодно-свидетельствующих о строгости его морали.

– Но я не понимаю, к чему ж ведет все это? сурово заметила г-жа Эриксен.

– Это ведет к тому, что в последнее время понятия вашего зятя о неприличии сношений с танцовщицами значительно изменились. Прежде он считал даже сестру тацовщицы существом недостойным его снисхождения, а недавно он сделался так добр, что хотел почтить своею дружбою танцовщицу. К-сожалению, его доброе намерение привело к несчастному результату.

Г-жа Эриксен вопросительно и строго посмотрела на зятя; он, совершенно растерявшись, то краснел, то бледнел, но старался презрительно улыбаться.

– Продолжайте, mademoiselle! торжественно сказала она.

– Позвольте мне удалиться от приятных для вас бесед новой вашей знакомки, мама, сказал Альфонс, делая усилие, чтоб выйти из своего невыгодного положения.

– Нет, ты останешься здесь, лицемер! вскричала жена его, вскочив с кресла: – нет, ты выслушаешь от чужих то, чего тебе не решалась говорить жена! И в эту минуту нельзя было узнать Марианну, всегда кроткую и боязливую: она грозно смотрела на мужа; щеки её пылали, глаза её горели: – Да, г-жа Зельбинг говорит правду… Я знаю все! и она зарыдала.

– Она умерла, продолжала Тереза: – ваш сын, доктор Эриксен, был свидетелем несчастья. Жених этой бедной девушки узнал о преследованиях вашего зятя, и в минуту ревности или отчаяния, сделался причиною её смерти. Умирая, она рассказала мне все, и вот я пришла уличить вашего зятя, г-жа Эриксен, уличить этого строгого моралиста: он истинный убийца моей несчастной подруги. – И Тереза пересказала ненавистные подробности, которые мы уже знаем.

– Теперь я сказала все, что хотела сказать, заключила она, окончив свою печальную повесть, и могу проститься с вами.

Она встала и, слегка поклонившись всем, пошла к дверям.

– Вы исполнили свою обязанность с достоинством, сказала г-жа Эриксен: – благодарю вас.

И она проводила танцовщицу до передней, как знатную даму.

– Пойдем ко мне, Марианна, мы должны переговорить с тобою, сказала она, возвращаясь в залу.

Она взяла за руку рыдавшую дочь и твердою поступью ушла с нею в свою комнату. Муж Марианны сидел неподвижно, мрачный и молчаливый. Легко представить себе, что не веселы были и остальные мужчины.

Президент полиции, который некогда был другом генерала Вольмара, но в последнее время разошелся с ним, был приятно удивлен, получив от старого генерала чрезвычайно-любезную записку. Вольмар просил «своего стариного друга, заехать к нему по очень важному делу», извиняясь нездоровьем в том, что не можег быть у него сам. Президент поспешил исполнить желание Вольмара, как человека, имевшего вес при дворе.

Старый генерал встретил его с лицом расстроенным и изнуренным, как бы после ночи, проведенной без сна, в мучительных мыслях.

– Cher ami, сказал он, горячо пожимая руку президента: – вы мой старый друг, я хочу сделать вам некоторые confidences. Благодарю вас за то, что вы исполнили мою просьбу.

– Я оставил для вас все свои дела, сказал болтливый президент, стараясь придать более цены своему предупредительному визиту: – а у меня теперь особенно много дела. Ha-днях случилось здесь происшествие, очень-загадочное и подтверждающее мои опасения. Есть некто книгопродавец Блаффер. У него жила в служанках – вы понимаете – молодая девушка. Он ревновал ее; потому решился продать лавку и дом и удалиться куда-нибудь в деревню, где не беспокоили б его молодые франты. Но, вообразите, в тот самый вечер, как он получил деньги, они были украдены из его шкатулки. Он остался нищим; но важность не в том; представьте, один из злодеев, раненый Блаффером, уронил записку, в которой мы прочли: «Позволяется. Для вернейшего успеха, дело должно быть совершено следующим образом» и следует формальная инструкция. Поймите наше положение, ведь эта записка подтверждает мои подозрения о существовании организованной шайки злодеев…