Фридрих фон Гаклендер - Европейские негры

У Ричарда потемнело в глазах.

Страшный треск, ужасный вопль пробудили его из забывчивости: сцена была покрыта обломками машины, и под этими обломками недвижимо лежал труп девушки, которая за минуту блистала красотою и цветущею свежестью молодости.

– Мари! бедная Мари! вскричал старый лакей, бросаясь на сцену.

– Ты убил ее! с негодованием говорила через минуту Тереза Ричарду: – я сейчас говорила с лакеем, знаю, что он тебе рассказывал.

– Нет, слабым голосом отвечал он: – я сам себя не помнил, я не знаю, как выскользнула веревка у меня из рук.

– Доктора! доктора! кричали между тем. – Театрального доктора не было на тот раз в театре; но Эдуард Эриксен был уже на сцене. «Она еще дышет!» сказал он: «только едва-ли есть какая-нибудь надежда».

– Она еще жива? спрашивал Ричард лакея.

– А ты видно любил ее?

– Жива ли она?

– Теперь-то пока жива, да все-равно, умрет; впрочем, оно и лучше.

В знакомой нам комнате Лисьей Норы, где был судим изменивший своим товарищам лакей, сидел молодой человек, которого мы видели там первый раз. Перед ним стоял Франц Карнер, которому он доставил место при молодом графе Форбахе.

– Редко ты являешься с докладами, Карнер… или, пожалуй, буду называть тебя прежним именем, Йозеф, говорил молодой человек.

– Вы знаете, мне тяжело делать это; но я принял ваши условия и не стал бы вас обманывать. Все, что стоит вашего внимания, я докладываю вам; но редко я замечаю что-нибудь важное. Теперь я принес вам письмо, которое поручил мне граф отнесть к фрейлине фон-Сальм.

– Распечатай же его; печать Форбаха у меня есть, мы опять запечатаем, и ты отнесешь его.

– Не заставляйте меня делать этого; тяжело мне и то, что я принес его вам.

– Я не желаю зла Форбаху – ты это знаешь; напротив, я люблю его, сказал, улыбаясь, молодой человек. Ты делаешь услугу мне, не вредя ему. Пожалуй, я сам распечатаю письмо. И, пробежав письмо глазами, он остановился на последних словах: «Позволь мне, Евгения, просить тебя о том, чтоб в следующий маскарад ты надела домино с белыми лентами. Это важно для меня, по особенному обстоятельству, о котором расскажу тебе, когда ты исполнишь мою просьбу». – Письмо совершенно не важно, Йозеф: я уж знал все это прежде. Возьми его.

– У меня к вам просьба, сказал Йозеф. – вы всегда были ко мне так милостивы… Жена моя здесь. Она была совершенно невиновата…

– Это значит, ты хочешь опять освободиться от моей власти? Пожалуй, Йозеф, я освобождаю тебя от всяких условий. Мы не будем больше видеться с тобою; но помни, я всегда готов помогать тебе, если понадобится.

– Неужели вы не позволите мне иногда видеть вас? с выражением искренней привязанности сказал Йозеф.

– Не знаю; быть может, мне когда-нибудь понадобятся твои услуги, мой честный Йозеф; но только в деле, которого ты не должен будешь стыдиться. Прощай же.

Йозеф ушел, благодаря своего покровителя.

Через два или три часа, герцог Альфред сидел у барона Бранда.

– У меня к вам важная просьба, барон, говорил он: вчера вечером я, Форбах и Штейнфельд сидели у майора Сальма. Он показывал Штейнфельду свои ружья и тому подобное; мы говорили с Форбахом…

– И вы предложили ему пари, подсказал Бранд.

– Значит, он уж говорил вам?

– Я ни вчера, ни сегодня не виделся ни с кем из бывших у фон-Сальма.

– Как же вы узнали о нашем пари?

– Это моя тайна; но я знаю, что вы герцог, сказали, что если вы захотите, то m-lle фон-Сальм будет на маскараде в домино с лентами цветов вашего герба. Форбах сказал, что этого она не сделает.

– Да откуда ж вы это узнали? Если так, вы знаете и просьбу, с которой приехал я к вам?

– Угадываю: вы хотите, чтоб я помог вам сдержать слово, потому что, хотя Форбах не принял пари, но вам хочется доказать, что вы имеете влияние на m-lle фон-Сальм.

– Да; но я сам вижу, что это невозможно, сказал герцог. – А мне чрезвычайно хотелось бы поссорить ее с Форбахом.

– Да, это очень-трудно: она конечно понимает, что, надев ленты цветов вашего герба, она безвозвратно компрометирует себя, сама объявляет себя… короткою вашею приятельницею, чтоб выразиться скромно.

– Но как бы хотелось мне этого! Я тогда торжествовал бы над этим ненавистным Форбахом.

– Но если я окажу вам эту важную услугу, что тогда, герцог? Могу ли я также рассчитывать на безусловную помощь с вашей стороны в моих делах?

– О, конечно! Даю вам слово.

– В таком случае и я даю вам слово, что ваше желание будет исполнено.

– Ужели? вскричал обрадованный герцог: – вы заставите ее сделать это? подумали ли вы, как это трудно? Ведь она любит Форбаха…

– Я не даю необдуманных обещаний. M-lle фон-Сальм будет на маскараде в домино с лентами цветов вашего герба. Но тогда и я потребую от вас услуги, скоро или нескоро, как случится, но потребую…

– И будьте уверены, я сделаю все, что в моих силах. До свиданья, барон.

– Я не удерживаю вас, потому что еду к вашему сопернику, Форбаху, сказал, улыбаясь, Бранд.

Когда барон Бранд вошел к Форбаху, у него сидели обыкновенные его гости и, в том числе, Штейнфельд. Они рассматривали рисунки, принесенные Артуром, и хохотали. При входе Бранда, хозяин и Артур переглянулись; но он, по-видимому, не замечая этого, хладнокровно спросил, чему все так смеются.

– Вы были свидетелем, барон, с каким нелепым чванством держал себя Данкварт, когда был у г. Эриксена; посмотрите же, достаточно ли отмстил ему оскорбленный художник этими рисунками, сказал хозяин, передавая ему альбом из шести листов.

На первом была нарисована голова орангутанга, на последнем чрезвычайно-сходный портрет Данкварта; промежуточные рисунки служили связью между этими двумя физиономиями, представляя постепенный переход обезьяны в Данкварта.

– Восхитительно! сказал Бранд. – Я дорого дал бы за этот альбом.

– Если вы обещаете не показывать его никому, кроме близких приятелей, и то под секретом, я подарю вам его, отвечал Артур.

– Принимаю подарок, и благодарю вас; но не принимаю ваших условий.

– Скажи, Штейнфельд, спросил хозяин: – как тебе понравилось нынешнее общество? Кончил ты свои визиты?

– Почти; остается сделать не более трех или четырех, между-прочим, генералу Вольмару. Правда ли, что его жена очень-хорошенькая?

– Красавица, сказал Форбах: – и Вольмар ревнив, как Отелло.

– Непременно постараюсь познакомиться, сказал Штейнфельд.

– Я держусь своего замечания, что она очень-похожа на вас, барон, продолжал хозяин, обращаясь к Бранду: – между вашими фамилиями непременно было родство.

– Мне было бы это очень-лестно, холодно отвечал Бранд.

Через несколько минут все разъехались; но Форбах удержал Эриксена.

– Нам нужно внимательно наблюдать за Брандом, сказал он живописцу: – мои подозрения усиливаются. На днях один из секретарей директора полиции говорил мне, что невозможно сомневаться в существовании организованной и опасной шайки, главным убежищем которой служит Лисья Нора. Он думает, что надобно истребить это гнездо, купив его на счет города и разрушив до основания; других средств нет, потому что все обыски не приводят ни к чему. Кстати, помните ли вы случай, когда вы были так добры, что отнесли мое письмо к одной старухе, живущей в той части города, именно, Бекер? Вы помните, что письмо было запечатано печатью Бранда? Теперь я начинаю думать, не к нему ли относились некоторые загадочные выражения в письме, которое получил я от этой старухи. Она писала, что поручает себя покровительству моего «могущественного друга» и так далее.