Фридрих фон Гаклендер - Европейские негры

– Maman, кокетливо проговорила дочь: – барон Бранд замаскировался разбойником, и стал такой страшный, такой дерзкий, что я прошу вашей защиты.

– Простите меня, если я испугал вас; я хотел сделать сюрприз, сказал барон, почтительно кланяясь президентше.

– Не правда ли, maman, очень-мило со стороны барона, что он заехал показать нам свой костюм? Мы вместе с ним будем интриговать. Как это весело!

– У меня к вам важная просьба, сказал барон, обращаясь к президентше: – но я боюсь…

– Говорите, говорите, я очень-рада, если могу услужить вам.

– Позвольте мне проводить вас в маскарад.

– Но что скажут в свете, барон, когда узнают, что вы ехали вместе с нами, когда увидят, что мы входим в залу вместе с вами?

– Если вы и mademoiselle Августа будете так милостивы ко мне, то скажут, что вас провожал жених вашей прелестной дочери, которую я давно люблю, сказал Бранд страстным голосом.

– Вы пугаете меня, стыдливо вскричала Августа, потупляя глаза, в которых, однако ж, сияла радость.

– Я рада, барон, назвать вас своим зятем, если Августа согласна, сказала мать, давно-ожидавшая этой развязки.

– Mesdames, пора ехать: девять часов, сказал президент, входя в комнату, и остолбенел, увидев замаскированного мужчину. Но президентша в коротких словах изложила дело своему покорному мужу, и через минуту барон Бранд под-руку с своею невестой прошел мимо часовых, стоявших у подъезда, и торжественно сел в карету президента полиции.

Проехав ворота и грозную гауптвахту, Бранд вздохнул свободно. «Что ж оставалось делать?» думал он: а средство к избавлению не очень приятно, но другого не было. Хорошо еще, что все устроилось так скоро и счастливо».

Когда Бранд вошел с своею невестою в огромную залу, маскарад уже открылся полонезом. бесконечною змеею тянулись пары, и несмотря на все свое желание поскорее скрыться, Бранд был принужден войти в ряд их, ведя под-руку Августу. Он выступал гордо, подняв голову и самодовольно улыбаясь, как-бы совершенно-счастливый и беззаботный человек. Проницательным взглядом окидывал он толпу, отыскивая людей, судьбою которых был заинтересован. Вот стоит Евгения фон-Сальм; на её капюшоне огромный бант из голубых и зеленых лент; эти цвета на гербе герцога Альфреда, как всем известно, и многие с двусмысленною улыбкою посматривают на девушку; она еще не понимает причины этих насмешливых взглядов, но она бледна и расстроена, потому что герцог Альфред увивается около неё, нашептывает ей комплименты, а молодой Форбах, унылый и раздраженный, стоит далеко, и глаза его сверкают негодованием. Вот кончился и бесконечный полонез. Бранд подводит свою даму к нареченной теще и ищет удобного случая, чтоб ускользнуть от них, но подходит герцог и раскланивается с его дамами.

– Вы не узнаете меня, герцог? говорит Бранд.

– Уже-ли это вы, барон? говорит герцог и горячо пожимает ему руку: – я чрезвычайно-благодарен вам. Не понимаю, как вы могли исполнить мою просьбу, но вы верный и сильный друг. Ваш кавалер очень-опасный человек, с улыбкою прибавляет он, обращаясь к президентше: – бойтесь его! Я сейчас видел доказательство его страшного могущества! Бойтесь его!

– Есть отношения, изгоняющие всякую мысль о недоверчивости, любезно отвечает президентша, и дочь её скромно потупляет глаза.

– Итак, можно поздравить вас, фрейлейн Августа? говорит герцог. Президентша значительно наклоняет голову. – Счастливец барон! восклицает герцог, и прибавляет, снова обращаясь к президентше: – а я ищу вашего супруга, мне очень-нужно его видеть. Кстати, я имею сообщить вам интересную новость, барон. Вы извините меня, mesdames, что я похищаю у вас на несколько минут вашего кавалера.

– Так вы женитесь? спросил герцог Бранда, сделав с ним несколько шагов по зале.

– Глупая женщина! отвечал он, пожимая плечами.

– И прекрасно делаете, что не хотите жениться, сказал герцог: – Вольмар, о котором все теперь толкуют, служит достаточным предостережением. Однако ж, как хотите, Вольмар поступил очень-неделикатно, устроив так, что арестовали жену его. Ведь если в её жизни были прежде загадочные обстоятельства, то, вышедши замуж, она держала себя безукоризненно: с этим нельзя спорить – правда ли? Она заслуживала пощады. Все восстают против бесчеловечного старика.

– В-самом-деле? спросил Бранд голосом, в котором слышалась непритворная радость.

– Да, при дворе все осуждают его, все принимают её сторону. А дело ужасно интересно. Скажите, как вы объясняете этот странный случай? Ужели ребенок действительно сын баронессы Вольмар? Мне хотелось бы знать все в-точности. И вы можете исполнить это желание, ведь вы знаете все на свете.

– Пока я знаю об этом деле столько же, как и всякий из нас, не более. Но если вы хотите дать мне случай видеть ребенка и его гувернёра, я надеюсь доставить вам самые верные известия. Признаюсь, это дело очень интересует и меня, прибавил Бранд, слегка зевая, с выражением обыкновенной своей апатии в лице.

– Пожалуйста, для меня сделайте это. Я вытребую от президента полиции записку, чтоб вас впустили в дом беспрепятственно, сказал герцог: – он не решится отказать мне. Через несколько минут я возвращусь с запискою. Вы окажете мне эту услугу?

– Охотно; но не забудьте же, герцог, это будет вторая услуга в один и тот же день.

– О, я бесконечно уж обязан вам за первую вашу услугу! Вы можете рассчитывать на меня, как на самого себя. Посмотрите, как поражен этот ненавистный Форбах! Он идет сюда. Да, вы помогли мне отмстить! До свиданья же. Я иду искать президента.

В нескольких шагах стояли Форбах и Штейнфельд. Они, очевидно, хотели подойти к Бранду, на которого смотрели с негодованием, но еще не решались, затрудняясь, как начать разговор. Он сам твердою поступью подошел к ним и с обыкновенною любезностью сказал:

– Господа, вы, кажется, хотите поговорить со мною? Очень-рад, у меня также есть некоторые дела, касающиеся вас. Но здесь едвали удобно говорить о серьезных вещах; не лучше ли нам удалиться в этот кабинет – там можно будет нам переговорить свободно.

Они вошли в соседнюю комнату, которая была совершенно-пуста. «Садитесь, Форбах, садитесь и вы Штейнфельд, потому что наше объяснение будет довольно-продолжительно, спокойно прибавил он, плотно затворяя двери. – А я, по своей привычке, стану прислонившись к камину. Вот и мы расположились очень-удобно.

– Будем же говорить серьёзно, сказал он, тяжело вздохнув и вдруг оставляя свой обыкновенный кокетливый тон: – недолго осталось мне жить на свете; я знаю, что часы мои сочтены… Надобно мне узнать, что будет без меня. Штейнфельд, вы виделись с баронессою Вольмар; вы осуждаете ее? Вы молчите, но я вижу по вашему лицу, что я могу быть спокоен. Какое мне дело до баронессы Вольмар? Хотите ли выслушать историю моей жизни? Тогда и вы, Форбах, быть-может, снисходительнее станете судить обо мне…